Рыцарский долг - Александр Трубников Страница 23

Братья Святого Гроба начали готовиться к отбытию, и сразу же перед ними стал непростой вопрос. Флорентинец, полностью оправившийся от перелома, не был посвящен в тайну миссии посланников, но, будучи человеком неглупым и образованным, вполне мог догадаться, что за монголы возвращаются вместе с ними в Палестину, и какой они доставляют груз. Но, словно читая мысли приора, Каранзано в тот же вечер попросил, чтобы его оставили в Багдаде.

– Раз уж судьба забросила меня в самый просвещенный город мира, – сказал он Сен-Жермену, – грех уехать отсюда, не получив новых знаний. Я договорился в одном из медресе, мессир, чтобы меня обучали там астрономии до конца этого года. Вы позволите мне остаться?

Приор нахмурился. Вслед за ним посерели лица у присутствовавших при разговоре Серпена и Робера.

– Ты, наверное, забыл, приятель, – недовольно произнес Робер, – куда и зачем ты скакал посреди ночи, до того как мастер Григ с помощью своего арбалета передал тебе приглашение присоединиться к нашей поездке?

– Могу вам дать слово наследника рода Каранзано, – вспыхнул студиозус, – что я останусь в Багдаде до следующего Рождества и не буду передавать на запад ни письменных, ни устных депеш. Как бы то ни было, но я обязан вам жизнью. Видит Бог, будь вы не так благородны, то остался бы я лежать на дороге с перерезанным горлом. Скажите, на чем поклясться, что я сдержу данное вам слово?

– Достаточно и сказанного, – махнул рукой Сен-Жермен. – Наш век жесток и прагматичен, как никакой другой. Нравы в упадке, и многие ради денег готовы на все. Но если мы перестанем соблюдать данные нам клятвы, то что же тогда останется в мире такого, что не даст ему обратиться в хаос? Я верю тебе, Николо.

Друзья тепло распрощались с веселым студиозусом, к которому успели привязаться за время пути.

Однако на просьбу флорентинца уступить ему жонглера Рембо достославный рыцарь Робер де Мерлан так грозно зашевелил усами, что тот немедленно признал свои требования совершенно безосновательными и в знак дружеского расположения предложил пригласить на последний ужин за свой счет самых лучших танцовщиц, что имелись у хлебосольного Назара.

– Помните мои слова о предателе, – перед самым расставанием сказал флорентинец. – Сейчас он затаился, но, чем ближе вы будете к Иерусалиму, тем больше шансов, что он сбежит и предупредит о вашем возвращении императора. Что бы ваше возвращение ни означало для многострадального королевства, я желаю вам только удачи.

Волы вместе с возами были проданы еврею из Бухары, который торговался почти полдня, кляня, на чем свет стоит, свою доверчивость и расточительность, но взял товар даже не за половину, а за треть цены. Три дня спустя, погрузившись на большие лодки, братья отправились в путь.

Не успели стены Багдада скрыться за излучиной петляющей по долине реки, как к небольшой флотилии присоединились корабли, на которых плыли монголы. Они шли ни от кого не скрываясь и становясь по ночам на якорь, как надлежит добропорядочным путникам. Робер и Чормаган довольно быстро нашли общий язык и теперь коротали время на палубе, ведя бесконечные разговоры.

– А ты отлично знаешь эти места, нойон, – говорил Робер, запуская пятерню в гору фиников, разложенных на большом медном блюде.

– Да, я здесь уже бывал, франк, – отвечал монгольский воин, потягивая из кувшина охлажденный в воде айран. – Великий Чингисхан пообещал мне, что если я завоюю Иран и Ирак, то он сделает меня правителем всех этих земель – от Тигра и до последнего моря. Полководец должен знать места, которые ему предстоит покорить, не по чужим рассказам. Поэтому за эти годы я вместе с купцами не раз объездил всю свою будущую страну, и даже побывал в Константинополе и в вашей столице – Акре.

Так они плыли до тех пор, пока Чормаган, по известным одному лишь ему приметам, не определил место высадки. Под покровом ночи франки и монголы пристали к берегу, вывели по сходням коней, а затем выкатили кибитки, среди которых одна, ничем не отличимая от других, везла каменный саркофаг.

После того как лодки опустели, Чормаган отдал короткий приказ, и десяток воинов, на бегу доставая кинжалы, бросились по сходням вверх. Вскоре из лодок донеслись испуганные крики и предсмертные стоны. Монголы, действуя тяжелыми веслами, отогнали барки на середину Тигра и проделали дырки в днище.

– Обычное дело в этих местах, – спокойно наблюдая за тем, как лодки медленно скрываются под водой, пояснил нойон. – На караван напали разбойники, всех убили, товар забрали. А теперь мы двинемся на запад, так чтобы к рассвету пройти как можно больший путь.

Звезд на небе было множество, и светили они не хуже масляных ламп, да и луна оставалась почти полной и висела над ними большим ярким фонарем. Разминая коней после долгого плавания, воины вели их на поводу. Вереница кибиток, окруженных немногочисленным эскортом, быстро преодолела открытое место и начала углубляться в пальмовую рощу, как вдруг откуда-то сбоку раздался громкий крик, и в воздухе запели летящие стрелы. Вслед за стрелами из укрытия вылетели всадники.

– К оружию! – закричал Сен-Жермен. Его голос слился с голосом Толуя, который тоже отдавал команды, только по-монгольски.

Пение перешло в жуткий вой. Заглушая голоса командиров, град стрел обрушился на отряд. Но франки и монголы были готовы к походу и облачились в боевые доспехи, поэтому выстрелы не нанесли им вреда.

Жак рванулся к кибиткам, достал свой щит, вытянул из ножен меч, развернулся и побежал навстречу врагу. На прерывистый строй франкских пехотинцев неслась безмолвная кавалерийская лава. Монголы под прикрытием рыцарей лихорадочно вскакивали на коней, готовясь к организованной контратаке. Кто именно на них напал – Жак не успел разглядеть, первая линия атакующих налетела на рыцарей, и ему пришлось отбиваться от свистнувшего над самым ухом меча. Первый противник, осаживая разогнавшегося коня, успел пролететь мимо, едва задев край подставленного щита. Он уже почти развернулся, чтобы снова напасть, как был остановлен чьей-то шальной стрелой. В поисках нового противника Жак оглянулся по сторонам.

Как это бывает в случайных столкновениях, сражение рассыпалось на отдельные стычки и шло с переменным успехом. Робер и брат Серпен встали спина к спине и отбивались сразу от десятка визжащих конников, которые образовали вокруг них настоящую карусель. Однако достать их не удавалось никому – рыцари двигались столь быстро и так ловко отбивали удары, что направленные на них копья не достигали своей цели, а мечи со звоном отлетали в сторону, часто не удерживаясь в руках нападавших. При этом молниеносные удары самих франков неизменно достигали успеха. Жалея коней, они били врагов по ногам и плохо защищенной нижней части корпуса, нанося им тяжелые раны. Три всадника уже неподвижно лежали на земле, один с воплями катался вокруг, и его вывалившиеся кишки дымились под копытами очумевших от боя коней, а еще одного испуганно ржавшая лошадь волокла в сторону от сражения за ногу, застрявшую в стремени.

Но озираться по сторонам было некогда. На Жака летел очередной противник. Повторяя движения Робера, бывший вольный виллан, дождавшись, когда противник окажется от него в двух или трех шагах, прикрыл голову щитом, одновременно делая шаг в сторону, отбил саблю и нанес ответный боковой удар, целясь в поясницу. Кончик меча глубоко погрузился в живую плоть, всадник подпрыгнул в седле и рухнул на землю словно тяжелый, хорошо увязанный сноп. Не дожидаясь, пока он придет в себя, Жак подбежал к неподвижному телу и нанес ему три рубящих удара в верхнюю часть корпуса. Враг был в добротном пластинчатом доспехе, и первые два удара не достигли цели, зато третий попал в незащищенную шею и отправил неизвестного воина на высший суд.