Деревянная книга - Юлия Гнатюк Страница 22

Перед глазами вновь предстали кадры немецкой кинохроники Wochenschau: вывороченный пограничный столб СССР, горящие, утопающие во взрывах бомб города и села, потоки русских военнопленных, подавленных, растерянных, со скорбными глазами, и веселые немецкие парни с закатанными рукавами и автоматами наперевес рядом с виселицами и горами трупов. Захлебывающийся победным восторгом диктор вещал: этой осенью война с русскими будет закончена!

Брюссель. Июль 1941 г.

Юрий Петрович, погрузневший и полысевший, шел по Регентской улице в сторону брюссельского городского парка, где у него была назначена встреча. До условленного времени оставалось еще более получаса, можно спокойно поразмышлять над сюжетом очередного рассказа. «Пожалуй, следовало выйти поближе к парку, сегодня довольно жарко», – думал литератор. Вот уже почти два десятка лет жизни прошли в этом городе, а он пишет и думает в основном о России. Так и не привык к другой стране, все здесь кажется чужим и механическим.

Размышления прервала колонна немецких солдат, пересекавшая Регентскую улицу со стороны Рю де Урсулинес. Упитанные немецкие парни весело переговаривались, разглядывая незнакомый город. От жары они расстегнули верхние пуговицы кителей и закатали рукава. «Они чувствуют себя покорителями Европы. А ведь в России, в Донской нашей степи, жарко. Жарко и пыльно. Попадете, ребята, туда, узнаете, почем пуд соли. В России всегда дрались крепко, не только до крови, но и до смерти, – подумал, глядя на немцев, Миролюбов и тут же одернул себя. – Что ж это я, право, словно комиссар какой-то рассуждаю?

Да, на родине сейчас идет война. Но теперь война не с Россией, а с большевиками! С теми, которые забрали у меня все, о чем я пишу с тоской и болью. Так что пусть немцы давят проклятых краснопузых, может, это даст возможность нам, истинным русским патриотам, наконец, вернуться на родную землю!»

За батальоном пехоты по мостовой тяжело покатили тупоносые грузовики, груженные военным имуществом, а потом бронемашины, ощерившиеся стволами пулеметов, – сила! Это тебе не красная тачанка или кавалерия в девятнадцатом году!

Наконец, немецкая колонна прошла, и Миролюбов двинулся дальше.

Над входом в какое-то административное здание полоскались флаги со свастикой, у дверей застыл часовой с автоматом. У подъезда стояли легковые машины, окрашенные в маскировочный цвет. К зданию то подкатывали, то с треском отъезжали запыленные военные мотоциклисты в крагах с защитными очками на стальных касках, видимо, посыльные. Один из них так близко прогрохотал своим тяжелым мотоциклом с табличкой BMW на переднем крыле, что Юрий Петрович невольно вздрогнул и отпрянул в сторону. Проводив бесцеремонного мотоциклиста сердитым взглядом, Миролюбов снова вернулся на средину тротуара, и тут едва не столкнулся с патрулем полевой жандармерии. Молодой лейтенант в упор и, как показалось Юрию Петровичу, подозрительно взглянул ему в глаза, а когда тот попытался обойти патруль, резким повелительным: “Halt!” – остановил Миролюбова.

– Ausweis! – все тем же жестким тоном потребовал немец.

Руки суетливо начали доставать из внутреннего кармана паспорт, без которого теперь нельзя было выходить на улицу, а в ноги как-то сразу вошла противная слабость. За карие слегка выпуклые глаза его иногда принимали за еврея, что было особенно обидно, потому что евреи у Миролюбова неизменно ассоциировались с большевиками и революцией, которых он ненавидел. Хорошо еще, что у него маленькие уши!

Лейтенант внимательно просмотрел паспорт, несколько раз переводя взгляд с документа на побледневшее лицо Миролюбова, а два здоровенных жандарма переместились так, что оказались с двух сторон от перепуганного литератора. Наконец, офицер медленно, как бы раздумывая, вернул паспорт, и патруль продолжил свой путь, а Миролюбов, промямлив предательски изменившимся голосом: “Danke”, – еще некоторое время оставался на месте, нервно запихивая в карман паспорт, который почему-то никак не попадал туда. «Н-да, – подумал он, – ходят слухи, будто здесь, в Бельгии, этой маленькой беззащитной стране, появилось какое-то «Сопротивление», и оно пытается вести борьбу с оккупантами… Безумцы, право слово, безумцы! Немцы всю Европу, как уличную девку, подмяли под себя. Немцы – сила! Уф! Неужели я, в самом деле, так похож на паршивого еврея или на кого-то из этого самого «Сопротивления?»

Наконец, справившись с паспортом, он постарался быстрее уйти от здания с флагами, часовыми и мотоциклистами.

Пройдя с полквартала от злополучного места, Юрий Петрович остановился, расстегнул пуговицы белого льняного пиджака и, вынув из кармана платок, вытер вспотевший лоб. Ему снова пришлось отойти в сторону, потому что во двор музея музыкальных инструментов начал сдавать задом немецкий армейский грузовик с брезентовым верхом. Въехав в подворотню, он тормознул, загородив проход. Пришлось обходить его тупоносую переднюю часть, от которой пахло соляром, а от радиатора под мелкой решеткой шел перегретый поток воздуха.