Прощай, Ариана Ваэджа! - Стелла Странник Страница 21

— Если вы по поводу моего мнения — какие проблемы? Бегайте на здоровье! Ну, а если по поводу компаньонства — увольте…

— Вот и Павел Ильич не захотел… — в интонации, с которой прозвучала эта фраза, читалось сожаление.

— Кто это обсуждает мою личность? — строгий голос Кондратьева, хоть и с шутливыми нотками, произвел на собеседников эффект неожиданности. Они на секунду остановились и замерли. Оказывается, руководитель группы приоткрыл дверь из чайной и наблюдал за ними. — Давайте, господа, побыстрее!

Подкрепившись пшенной кашей, омлетом и черным чаем, а для желающих — и кофе, исследователи вышли на улицу и остановились возле двух подвод. Груза, конечно, было и не так много, но воду и провиант пришлось взять, ведь обед предстоял в степи. Да и самый простой инвентарь — совки, скребки, лопаты, емкости для проб грунта… Как без всего этого? А что на лошадях… Для передвижения по проселочной дороге, а там, говорят, еще и по чистому полю — в самый раз. Лишь бы дождя не было, а то можно и в грязюке застрять…

— Подумал, что до поездки на курганы будет вам интересно заглянуть в одно любопытное местечко… — загадочно произнес «чичероне» Потапенко, когда они рассаживались на подводы, — не мог отказаться от жгучего желания сделать вам сюрприз…

— Какой же, Федор Алексеевич? — проявил повышенный интерес к его словам биолог Борисов.

— О-о-о, не пожалеете! Выдающийся культовый памятник раннего железного века! — публицист потирал ладони, словно готов был захлопать в них от радости. — Слышали, небось? Гляденовское костище… И главное, здесь совсем недалеко, верст десять на юг от города. Да… и я ведь захватил с собой кое-какие снимки…

Еще вчера, когда проезжали по улицам города, Арбенин обратил внимание на то, что стоит он на всхолмленной равнине. Правда, особенно рассмотреть его не довелось, так как от вокзала до Пермской гимназии было совсем недалеко, и тем более — до гостиницы. Бросились в глаза лишь несколько старинных зданий, скорее всего — имперские учреждения, да пара-тройка мостов. Насчет мостов он понял, что их может быть гораздо больше, изучив карту губернского города еще до поездки. Тогда и подумал, что здесь по многочисленным городским оврагам может протекать множество малых рек и ручьев, может, сто, а может, и все триста. Это не считая таких известных как Кама, Чусовая и Сылва.

* * *

Подводы двинулись на юг города, и оранжевое солнце, уже поднявшееся над горизонтом, наблюдало свысока за странными путешественниками. Его теплые лучи мягко согревали утренний воздух и лишь иногда слепили глаза — когда под его прямой угол не попадали ни высокие строения, ни толстые древесные стволы. На первую повозку сел публицист Потапенко, так как был единственным, кто отлично знал дорогу, не считая, конечно, возчика, сам Кондратьев, «музейный» географ Скорожитовский и практикант Сиротин. На второй оказались Арбенин, геоморфолог Сибирцев — его новый друг, биолог Борисов и еще один возчик.

Оба возчика были уже в курсе изменения маршрута и направили подводы в сторону мыса левого коренного берега Камы, к правому берегу реки Нижняя Мулянка. Дорога поднималась на возвышенность, и открывался вид на пермские красные каменные дома, особо выделяющиеся на фоне разросшихся за многие годы деревьев. Отсюда, издалека, трудно было определить, клен ли это, а, может, дуб или осина… Их зеленые раскидистые ветки сверху походили на пышные головные уборы, плотно подогнанные друг к другу природным мастером.

— Мы уже почти на Гляденовской горе! — громко произнес публицист Потапенко, так, что его слышно было на обеих подводах и повел рукой в сторону окрестностей. — Вот, видите впереди — это площадка городища… Не что иное как жертвенное место… здесь нужно оставить лошадей и пройти немного пешком…

— Я еще никогда не видел жертвенников! — признался Богдан Сиротин.

— Какие твои годы! — вставил зам Скорожитовский. — Еще все успеешь посмотреть… Радуйся, что не сидишь в душной лаборатории, а в свет вышел…

— Спасибо, Леонтий Иванович, я радуюсь…

И уже обратившись к Потапенко:

— А здесь действительно приносили в жертву… животных?

— Да, здесь археологи раскопали множество миниатюрных сосудиков для жертвенной крови. Но главное — нашли черепа… медведей и лосей, останки жеребенка…

— А людей — тоже?

— Да, Богдан, и людей, так сказать, человеческое погребение, — произнес он настолько серьезно, что невозможно было понять — насмехается или нет над пареньком.

— А сейчас здесь уж ничто не напоминает, что когда-то был жертвенник… — вздохнул тот.

— Почему же? И сейчас земля метра на полтора-два смешана с костным пеплом… И кости еще встречаются, те, что не до конца сгорели… А кое-где — и не только зажаренные, но и сырые!

Богдан шмыгнул носом, приняв последнюю фразу «чичероне» за шутку. Но тот, почувствовав это, напротив, заострил тему:

— Не шучу я, они и уплотняют земляные пласты…

И уже, обратившись ко всем:

— Смотрите, господа, очень хорошо прокаленная глиняная поверхность площадки… Скорее всего, здесь и разжигали костер. А вот эти земляные валы с трех сторон остались еще с тех времен… Правда, немного осели…

Потапенко подошел к какой-то ямке и ковырнул в ней небольшой палочкой, которую, видимо, для этих целей и подобрал по дороге.

— Столбовая ямка от деревянных идолов… Смотрю, может, что-то осталось там…

— Да-да, конечно, осталось, Федор Алексеевич, вчера барана зажаривали…. — Кондратьев подошел сзади и тоже внимательно начал разглядывать эту выемку, хоть вслух и высказал сомнение. — Так что там за фото у вас? Похвастайте!

Потапенко раскрыл простенькую серую папку, которую до этого нес под мышкой:

— Вот, полюбуйтесь, здесь несколько находок именно с этого костища…

На фото были фигурки животных, большей частью — фрагменты, с отколотой ногой или частью туловища — трудно представить, что столько веков пролежали они в земле и остались бы целехонькими. Но даже по этим кусочкам можно было легко восстановить, что именно за зверя хотел изобразить мастер.

— Это — мелкие металлические изображения животных, которых приносили в жертву вместо живых… Кстати, есть и человек… — он бросил взгляд в сторону Богдана Сиротина, высказывая тем самым свое мнение о том, что уж не столь жестоки были люди. — Вот здесь — лошадь, да, конечно, она… Это — летящая птица. А это — козел… И сколько, думаете, ему лет? — публицист сделал многозначительную паузу и завершил. — Посчитайте сами, если родился он не позже четвертого века после… Рождества Христова, но, возможно, даже и в третьем, а то и во втором… до Рождества…

Кто-то от удивления тихонько присвистнул, наверно, Богдан. Федор Алексеевич сделал вид, что не заметил:

— Самые ценные — бронзовые фигурки медведей в характерных «жертвенных» позах. Вот так выставляли убитого зверя во время «медвежьих праздников»… И вот еще что, господа… Вы читали работы Спицына о культе звериного стиля?