Метресса фаворита. Плеть государева - Юлия Андреева Страница 20

Псковитинов проснулся на следующее утро то ли от пения петухов, то ли оттого, что кто-то ходил за дверью, стуча сапогами.

«Минкина, что ли, бродит, злится, что я её убийство ещё не раскрыл? Так рано ещё, матушка. Погоди немного, не топай так сильно. Хотя отчего бы барыне ходить в тяжёлых сапогах… летом?..»

На столе стояла бутылка мадеры и одна рюмка, из которой ночью пил Псковитинов. То ли Минкина, действительно выбравшись из гроба, посетила его, то ли вечером перед сном он машинально откупорил бутылку и снял пробу. Обычно, занятый своими мыслями, Александр Иванович становился забывчивым. Думая о своём, он ел, не чувствуя вкуса блюд, или забывал поесть вовсе. До своего замужества за его питанием доглядывала дочка, теперь же вся надежда была на Селифана, которого он из глупости и излишней поспешности оставил дома, даже не уведомив, куда поехал и когда вернётся.

Умывшись и побрившись при помощи молодого слуги, Псковитинов вышел к завтраку, где без аппетита проглотил французский омлет и съел несколько тёплых пирогов с капустой. Следовало как можно быстрее послать человека домой за личными вещами. Да и имеющиеся не худо бы дать простирнуть и погладить. По всей видимости, здесь придётся задержаться на несколько дней, а стало быть, понадобится дополнительных, как минимум, три перемены платья. Посоветовавшись с фон Фрикеном, он составил список необходимых вещей и, вручив его адъютанту Белозерскому, попросил доставить всё по описи вместе с личным слугой Псковитинова, Селифаном.

Вопреки предположению Александра Ивановича, что его просьба вызовет раздражение Белозерского, тот воспринял возможность убраться хотя бы ненадолго, из Грузино как долгожданный отпуск. Зато настроение изрядно подпортил Александр Карлович Гриббе, который, прикрываясь своим писательским призванием, вертелся под ногами, умоляя разрешить ему присутствовать на допросах.

— Вы можете посидеть в уголке и даже делать необходимые вам записи или рисунки. — Понимая, что иначе не отвяжется от докучливого подпрапорщика, Псковитинов решил, что в его случае разрешить, пожалуй, легче, нежели объяснить, отчего нельзя. — Но только упреждаю заранее, одна непрошеная реплика и…

— Буду нем как рыба! — счастливо захохотал подпрапорщик и, войдя в гостиную, используемую Псковитиновым как зал суда, торжественно занял предложенное ему Александром Ивановичем место у противоположной стены, как можно дальше от судейского стола и задержанных. Вне себя от свалившегося на него счастья, Гриббе немедленно разложил перед собой блокноты и карандаши. Странное дело, начинающий писатель не имел при себе ни пера, ни чернил. Впрочем, он перехватил удивлённый взгляд Александра Ивановича и, подняв карандаш, пояснил: — Чернила могут высохнуть или ненароком вылиться, перо в самый ответственный момент непременно сломается, а вот верный друг-карандаш никогда не подведёт. Затупится — отточим, не будет под рукой ножа — и обкусать кончик не велик труд.

Назначенный на одиннадцать утра допрос пришлось перенести на полдень, так как его сиятельство не мог подойти раньше, но, услышав о признании, сделанном накануне Прасковьей Антоновой, пожелал, чтобы следователь впредь допрашивал задержанных при нём. Это новое правило должно было действовать вплоть до нового распоряжения его сиятельства или неявки последнего в установленное время. Меря шагами роскошный графский сад, Псковитинов ругался себе под нос. Меньше всего на свете он желал допрашивать арестованных в присутствии гневливого и явно скорого на расправу графа, но делать было нечего. Неловкость ситуации немного сгладил примчавшийся в Грузино за полчаса до полудня Корытников, который не только молниеносно собрался сам, но и, не дождавшись послания от Псковитинова, предупредил Селифана, чтобы тот прихватил с собой всё необходимое для барина. В общем, уважил, так уважил.