Сибирский кавалер - Борис Климычев Страница 20

Грузинки принялись глотать драгоценности. Разбойники между тем рубили и кололи пиками охранников, вспарывали тюки, Глындя отрубал у грузин и грузинок перстни вместе с пальцами.

Царевич Бекар и еще один грузин изловчились и выстрелили в эту толпу из пистолей. Кто-то обронил факел, и запылали сеновалы и конюшня. Дико заржали и забили копытами погибающие лошади. И тут случилось непредвиденное: взбесился слон. С гневным трубным звуком он разломал свой загон и помчался, топча всех, кто попадался на пути. Визг, вой, рев!

Но и в этой суматохе Бир не растерялся. Он своим огненным оком углядел пожиравших драгоценности грузинок. И крикнул сквозь огонь и свару Мухину и Глынде:

— Вон тех двух дур хватайте! Вон ту — в голубом и эту — в розовом! Да хрен с ним, с царевичем, тащите этих двух дур! Мать вашу!

Мухин и Глындя, рискуя головами, ухватили указанных грузинок и поволокли в ночь со двора. Грузины постепенно приходили в себя, даже исколотые, изрубленные, опоенные дурманом, они не спешили сдаваться. Гремели фузеи [19], мушкеты, пистоли, а один грузинский юноша метко и бесшумно стрелял из лука. Казалось, в этом дворе дерется сам герой грузинского пиита Шота Руставели. Вот он сам — «Витязь в барсовой шкуре»!

Но Бир этой поэмы не читал. На лесной поляне, при свете факелов, он приказал связать грузинкам руки. С одной позабавился сам, с другой позволил сделать это Глынде. Мухин отошел со света. Он не мог на это смотреть, его подмывало вмешаться. Но нельзя было. Разбойники — стая волков. Бир — вожак. Разорвут!

Когда Мухин вернулся на поляну, он увидел, что животы у грузинок разрезаны. Бир в красном свете факелов красными от крови руками рылся в животе одной из грузинок. Он извлекал драгоценные камешки и ругался:

— Азиаты, что придумали, камушки жрать! Сережки и те поглотали. Дикари, мать вашу!

За болотом на опушке Бира ждала карета, усаживаясь в неё, он сказал:

— Разбегайтесь в разные стороны! Кто куда. Затаитесь пока. Добычу только Марье сдавайте. Через месяц под мостом встретимся.

И нахлобучил шапку по самые глаза. Кучер взмахнул хлыстом — только Бира и видели.

В это же самое время Захар Петрович Коровяков вместе с другим бывшим гусаром и тоже страстным охотником Гансом Гансовичем Шнадером выехали из Шараховки на конях в охотничьих шляпах с перьями, с ружьями, с рожками и пороховницами.

— Вот так и надо выезжать до света! — сказал Захар Петрович. — В наших лесах дичи почти не осталось, проклятый Еремешка-сосед всю её без разбора пострелял. Ну теперь, кроме нас, никто тут не охотится. Старый князь, слыхать, болен, а молодой в Петербурге службу правит. Может, теперь и дичь в наших лесах появится. Может, нам уже сегодня повезет.

За охотниками с визгом и лаем бежала свора собак. Захар Петрович осматривал поля и леса из-под руки:

— Хоть бы зайчишку какого загнать.

Вдруг Ганс Гансович Шнадер простер вперед руку:

— Смотрите, это есть медведь, там, у озерка, отшень бистро бежит!

— Это не медведь, а черт знает что! — удивленно воскликнул Захар Петрович Коровяков. — Это… чудовище! Ату его! Раззай! Ату!

Шнадер затрубил в рог. Свора с бешеным лаем бросилась вперед.

В ответ раздался как бы голос громадной осипшей трубы. Потому что перед охотниками был убежавший из горящего яма индийский слон. Он несся по русской равнине как сказочный великан. Собаки кинулись ему под ноги, и некоторые из них были сразу же раздавлены. Слон рассвирепел, готовый крушить все на своем пути.

— Какая удачная охота! — вскричал Захар Петрович Коровяков, изготавливая ружье. — Стреляйте, Ганс! Слон! Сколько будет жаркого! Мы сделаем из сего слона прекрасное чучело для моего дома! Об сей охоте будут вспоминать мои внуки и правнуки!

Слон обхватил Захара Петровича за талию хоботом, поднял и швырнул в кусты. Ганс Гансович Шнадер бросил ружье и пустил своего жеребца галопом в сторону Шараховки.

Слон с победными воплями и хрипом пронесся мимо рощи, пруда и скрылся в утреннем тумане. Если кто его из крестьян и видел, то принял, конечно, за демона, посланного на землю за грехи наши тяжкие…

А на другой день Левшин созвал своих сыщиков и стукнул кулаком по столу:

— Бир караван царевича Бекара раздербанил! Достать Бира! Хоть из под земли выкопать!

Переодевшись нищим, Томас обошел десятки воровских притонов. Притворялся глухонемым, мычал, протягивая ладошку за подаянием. Зашел он и во Всесвятскую баню. Там ему повезло, он узнал в одном из посетителей Мухина! Банщик хотел, было, прогнать оборванца, но Мухин сказал:

— Пусть немтырь погреется, тебе жалко что ли?

Поскольку Томаса приняли за глухонемого, то и говорили при нем не стесняясь.

— Черт его знает, зачем атаман зовет, — говорил Глындя. — Может, распознал, что я один камушек из грузинской добычи за щеку спрятал? Тогда — конец мне. Но зачем-то и тебя велел прихватить. Делать нечего, сейчас нарядимся, как ходят люди старого обряда, бороды прицепим, медные кресты наденем и пойдем. Он ведь под старообрядца рядится, Бир-то, вот и не могут его взять.

Глындя пошептался с банщиком, и тот выдал им нужную одежду и парики. Вскоре Томас уже следовал за Глындей и Мухиным. Но осторожно, прячась за деревьями, останавливаясь и выжидая, чтобы они отошли подальше. Они свернули в старообрядческую слободу. Старообрядцев в Москве теперь не трогали, если они открыто не выступали против главенствующей церкви. Самых ярых давно уж выслали в далекую Сибирь. Да еще много их окончило дни самосожжением в годы правления Великого Петра. Нынче они тихо жили в добротных каменных домах, за высокими заборами, пили воду только из собственных колодцев. Никогда в дома свои посторонних не пускали. Резали ложки на продажу, держали пасеки и за закрытыми ставнями крестились двумя перстами перед черными иконами.

Бир выдавал свою усадьбу за старообрядческую. Дома его в усадьбе были сложены из особо крупного камня, смотрелись настоящими крепостями. Между двумя заборами бегали голодные сторожевые собаки, каждая ростом с телка. Усадьба была на отшибе, среди старых лип, ставни на этажах и в полуподвалах были всегда закрыты. Зная нелюдимость старообрядцев, соседи не очень удивлялись отгороженности от мира сей усадьбы. И обходили её стороной. А этого Бир и добивался.

Не дойдя до усадьбы шагов двадцать, Глындя широко перекрестился двуперстием, а затем воздел вверх два перста, словно указывал в небо. Тотчас в массивных дубовых воротах отворилась небольшая калитка и из неё выглянула старуха неопределенных лет, одетая в нелепую хламиду, вполне похожая на ведьму. Она поманила их крючковатым пальцем. Первым в калитку юркнул Глындя, Мухин последовал за ним. Калитка захлопнулась. Старуха принялась лязгать крючками и щеколдами. Затем сказала пришельцам противным визгливым голосом: