Из Декабря в Антарктику - Виктор Джин Страница 2

— Ох, — прикрывая рот ладонью.

— Я сам не видел, но как представлю, не отогнать запах арбуза.

Чилийка взглянула ошарашенно.

— В детстве я уронил арбуз, возвращаясь с рынка, он выскользнул из рук, и бац! — мужчина ударил чашкой по столу. — Треск, наружу брызгают красные кусочки. По полу разлился липкий сок, и прямо в нем барахтаются косточки. Арбуза-то уже все, нет больше, а семечки, как тараканы, продолжают плыть по стыкам кафеля. Теперь вот ем авокадо, и ничего не поделать — вкус косточки.

— Ой, странно, — выдохнула женщина, — я тоже чувствую.

Она внимательно осмотрела кусок хлеба в руке, затем уставилась на молодое лицо собеседника. Ее алые губы дернулись:

— Слушай, — почти шепотом, — а расскажи про авокадовый рай.

* * *

Теплые языки пламени выглядывают из глиняного ведра. Мягкая струя дыма поднимается вверх, рассасывается под потолком и выдувается наружу сквозь щели стен. Ливень барабанит по пальмовой крыше. Ветер танцует с дождем — сцепились и кружатся, путаясь в зарослях. Летят ветки. Гром сотрясает бамбуковые стены. Страшно выглянуть наружу. А если выглянуть, то затем еще долго не обсохнуть, как от какого-нибудь прилипшего воспоминания. Поэтому в такую погоду сидишь внутри. Слушаешь шум тропического ливня и пузыри на поверхности луж. А из памяти долетают брызги того времени, когда в этой хижине жили мы вместе с Кру.

Дождь выключился как по щелчку. В возникшую тишину проникает стрекот цикад. Они всегда появляются первыми — вестники перемен. Затем в шумный оркестр насекомых вклинивается кваканье лягушек. С приходом дождливого сезона их развелось целое полчище.

Ливень оставляет после себя беспорядок и сломанные деревья. Поэтому каждый новый день начинается с уборки лагеря и чистки тропинок. Растительность напирает, окружая со всех сторон — то, что прорубил вчера, снова заросло, превратившись в непроходимую паутину.

Война с мышами отодвинулась на второй план. Долгое время те не давали покоя. Ловушки не помогали. А когда я подвешивал еду под потолок, грызуны жестоко мстили, обгладывая вещи и лямки рюкзака. Ушастые дикари! Так я и не нашел способа с ними совладать и смирился. Все равно запасы риса и сои истощились.

Зато появилось множество фруктов. Июньский дождь украсил ветви деревьев яркими гирляндами. Поспели манго и папайя, набухли фиолетовые шарики инжира. Тут и там повисли исполинские фугасы джекфрута. Глубже в зарослях, то и дело, натыкаешься на остролистый ананас, напоминающий дикобраза.

А авокадо, ох, зеленые и увесистые ядра — каждое с килограмм! Сорванные ветром плоды я складываю в хижине, им еще дозревать. Если же не собрать, оставить на земле, за ночь уже все — обглоданы до косточки сворой одичалых собак, что с высунутыми языками носятся по джунглям.

Неподалеку с хижиной раскинулись пышные деревья личи. Их ветки усыпаны пупырчатыми шариками размером с пинг-понг. Красная кожица легко вскрывается, и освежающая мякоть скользит виноградным ароматом по языку. И этих сладких шариков — как звезд. Так много, что ни в какой рюкзак не поместится.

Не успев отойти от дерева личи, замечаю шевеление в траве.

Замираю.

Гуляющий зигзагами ветер причесал узкие травинки и затих. Топаю ногой — из зеленой гущи с кваканьем выпрыгивает жирное тело.

Чертовы лягушки, никак не привыкнуть. Раньше их тут не было. Не сказать, что я их боюсь. Некоторые меня даже забавляют, особенно те, что с присосками и карабкаются по стволам. Но вот эти, которые прячутся в траве и целуются с тенями… Мерзкие твари — привлекают змей; подглядывают, трясут траву, заставляют всякий раз оборачиваться.

Если отбросить лягушек, все в лагере на своих местах. Сложно сказать сколько времени прошло, но достаточно, чтобы джунгли стали родным домом. В этой сказочной реальности времени нет, как и беспокойства. Некуда торопиться, гнаться, сломя голову. Счастье — здесь и сейчас, в полной доступности.

Джунгли живые, и когда начинаешь их чувствовать, все вокруг пропитывается волшебством: дышит, ласково шепчет на ухо, прикасается к коже. Нет больше нужды прятаться и прикрываться. Мы как двое подростков, завороженных собственной наготой!

Лучи солнца, падая по диагонали, расчертили темноту зарослей яркими полосами. Гладкие копья бамбука взлетают высоко в небо. В воздухе блестят пылинки. Медленно покачиваясь, беспорядочный и косо насаженный бамбук издает то стоны, то суховатый скрип — как от натяжения канатов.

Сталь методично разъедает бамбуковую плоть. Мачете вгрызается в ствол, все настырнее. Каждый удар сопровождается стуком, глухим и звонким. Несмотря на внутреннюю пустоту, бамбук — непримиримый соперник.

Взмах, новый взмах, на выдохе ударяю. Айяя! Гроздями наливаются капельки пота. Взмах. Удар. Ищщь! К липкой коже слетаются настырные пчелы. Вязнут слабыми кривыми ножками, пытаются взлететь, а никак. Жалят. Стряхиваю жужжащих инвалидов.

Что касается друзей, у меня их в джунглях достаточно. Возьмем, к примеру, того же Штурмовика. Мы видимся практически каждый день. Бывает, его не разглядеть, но слышно по резкому инопланетному стрекоту. Он кружит по округе миниатюрным вертолетом. Иногда среди опавшей листвы я натыкаюсь на мертвого Штурмовика. Лежит на спине, подогнув шесть корявых лапок. Вот дурачина! Опять не рассчитал скорость и разбился о ствол. Погребаю несуразное жирное тело. И следующим днем, как ни в чем не бывало, натыкаюсь снова на живого.

Сначала разум возражал: мол, это не тот же самый Штурмовик, а очередной представитель своего рода. Но теперь я не столь категоричен, ведь здешний мир полон загадочных явлений. Сознание рисует сцены и само участвует в магическом театре. Поэтому мертвый Штурмовик иль живой — это не более, чем играемые роли. Сам же актер постоянен. Настораживает только, что в последние дни похороны Штурмовика участились.

Слышится победный треск — ломаются кости динозавра. Бамбуковый ствол падает и, не достигнув земли, виснет в переплетении плотно насаженных сородичей. Из полости ствола врассыпную хлынули муравьи. Бесчисленные черные точки пришли в хаотичное движение.

Если задаться вопросом, кто в джунглях хозяин, то это муравьи. Их воспринимаешь не столько количеством, сколько давящей многотонной массой. Даже эти мелкие — уверяю, грозная сила. Сам видел, как их бесчисленные орды разрушают колонии жуков. Попадаются разные муравьи: и крупные, и круглые, и с удлиненной задницей — кусаются больнее пчел.

А однажды, не помню каким бесом, занесло меня на территорию рыжих. Страшно вспомнить! Изверги не медля ринулись в атаку. Окружили со всех сторон, нападая как обезумевшие псы. И, готов поклясться, это не было бездумным навалом — их маневрами руководил некий интеллект. Ух, давно так не бегал — расшиб костяшки и пятки ободрал в кровь.

С тех пор обхожу коричневых бестий за версту.