Небесный скиталец - Кеннет Оппель Страница 2

Если бы пилот спал, это должно было бы разбудить его, но после минуты-другой безуспешных попыток капитан сдался. В переговорную трубу я услышал, как он говорит рулевому:

— Поворачивайте, мистер Кахло, подойдем как можно ближе и попытаемся поднять гондолу на борт. Похоже, там раненые или корабль покинут — в любом случае «Стойкость» терпит бедствие. Мы не можем оставить его дрейфовать посреди трассы полетов, точно бродягу.

Поднять на борт? Проделать такое — просто подвиг. Спасение в воздухе требует высочайшего мастерства. Но Закон Воздушных Трасс требует оказывать помощь другому судну, терпящему бедствие.

Я услышал шаги по трапу. Моя вахта закончилась, и меня шел сменить Питер Риддихофф, третий помощник, еще достаточно молодой, чтобы нести вахту в «вороньем гнезде».

— Круз.

— Мистер Риддихофф.

Я кратко сообщил ему о воздушном шаре и протянул бинокль.

— Теперь он на «трех часах», — показал я. — Видна его верхушка. Мы подходим к нему.

— Вот уж странное занятие — болтаться над Тихим океаном на мешке с горячим воздухом.

Я лишь покачал головой. Вообще казалось безумием отдаться на волю ветров, не имея никаких других двигателей. Надеюсь, никто не пострадал.

Я двинулся по трапу сквозь переплетения алюмироновых балок и оттяжек, обеспечивавших жесткость корпуса «Авроры». По одну сторону нависала стенка огромного газового элемента, одного из тех, благодаря которым мы держимся в воздухе. Ткань, из которой он был изготовлен, — удивительная штука, называемая пленочной оболочкой, — искрилась и легонько шуршала, когда я шел мимо, будто что-то живое и дышащее. Воздух был насыщен слабым ароматом спелого манго — запах гидрия, запертого в газовом отсеке.

Я спрыгнул на мостик, проложенный вдоль киля. Главная, так сказать, транспортная артерия, он проходил по всему кораблю — от командной рубки, офицерских кают и роскошных пассажирских палуб, размещавшихся в носовой части, и до грузовых отсеков и кают экипажа на корме. Обычно после вахты я отправлялся спать в свою каюту, но сейчас мне было не до этого. Я почувствовал, как корабль поворачивает, и понял, что мы сейчас будем пытаться поймать аэростат.

Мистер Кахло и два машиниста торопливо прошли на корму, к грузовому отсеку, и я пристроился позади них. Мне хотелось посмотреть, как это будет. Кроме того, им может понадобиться лишняя пара рук. Отсек был заставлен доверху деревянными ящиками, пароходными кофрами и всяким нестандартным багажом, но узкий проход, будто каньон, шел через него и наконец вывел нас на просторную свободную площадку возле загрузочного люка в корпусе корабля.

Там уже было несколько штурманов и старший помощник, Пол Райдо, разговаривавший по судовому телефону, наверняка с капитаном. Он скользнул по мне взглядом и, похоже, остался недоволен. Мистер Райдо — отличный пилот, все это говорят, но команда не любит его, не то что капитана Уолкена. У него длинное бледное лицо, водянисто-голубые глаза и красный нос, вечно заложенный, и кажется, что он всегда с трудом удерживается от раздраженного вздоха. И у вас возникает ощущение, что мистеру Райдо нет особого дела до матросов — а уж до юнги вроде меня и подавно.

— Разве вы не сменились с вахты, Круз? — спросил он меня, зная, что да, сменился.

— Да, сэр, но прошу разрешения остаться и помочь, если потребуется.

Он вздохнул:

— Хорошо, но пристегните ремень безопасности и держитесь подальше. Мы с минуты на минуту откроем грузовой люк.

Все вокруг уже успели пристегнуться. Я снял с крючка на стене кожаную сбрую и ступил в нее. Она плотно обхватила ноги и грудь, а длинная стропа от нее крепилась к кольцу, вделанному в стену. Мистер Райдо кивнул, и двое матросов начали открывать люк. Я непроизвольно расставил ноги пошире, чтобы не потерять равновесия. Когда он откроется, ветер — даже такой слабый, как сегодня, — яростно ворвется внутрь и обрушится на нас.

Две створки с шипением втянулись внутрь отсека и плотно прижались к борту. Ветер, гудение двигателей и резкий запах тропического моря ворвались в отсек. Внизу в звездном свете серебрился океан. Мы приблизились к аэростату, гондола его висела теперь на одном уровне с люком грузового отсека. Наши двигатели еще сбавили ход, и гул их стал ниже.

Мистер Райдо продолжал говорить по телефону, сообщая капитану о расположении наших кораблей, а капитан, в свою очередь, отдавал приказы рулевым и по машинному телеграфу — механикам наших четырех моторных отделений. Он хотел подвести «Аврору» как можно ближе, но чтобы снасти аэростата не намотались на наши пропеллеры. Не будь сегодня штиля, сделать это было бы невозможно. Мистер Райдо повесил телефонную трубку и, поднеся мегафон к губам, попробовал окликнуть аэростат:

— «Стойкость», пожалуйста, ответьте. Это дирижабль «Аврора». Пожалуйста, ответьте, «Стойкость»!

Ничего. Кое-кто из наших пассажиров, наверное, уже проснулся. Большинство из них не заметили бы, что корабль тормозит и разворачивается, но этот мегафон, несмотря на всю звукоизоляцию их кают и салонов, способен разбудить многих.

— Проклятье, — пробормотал мистер Райдо. — Мистер Кахло, мистер Чен. Захваты.

Двое мужчин схватились за специальные концы, каждый из которых оканчивался четырехлапой кошкой. Моторы почти остановились, и «Аврора» медленно скользила борт о борт с аэростатом. Гондола его находилась прямо напротив нас, метрах примерно в пятнадцати.

— Давай! — крикнул мистер Райдо, и мужчины, пошире расставив ноги, размахнулись. Лини, будто змеи, метнулись в ночь, и крючья кошек прочно зацепились за край гондолы.

— Тащите ее. Побыстрее.

Мистер Райдо всегда командовал так отрывисто. Капитан Уолкен произнес бы что-то вроде: «Давайте попробуем, не удастся ли нам втащить ее, джентльмены. Когда вы будете готовы». Он говорит «спасибо» и «пожалуйста» всегда, хотя не обязан этого делать. Приказ есть приказ, но, когда к нему добавляют «пожалуйста», выполнять его куда приятнее.

Матросы прикрепили свои лини к лебедкам и взялись за рукояти. Мистер Райдо, ухватившись одной рукой за стойку, свесился вниз, проверяя, не попадет ли баллон воздушного шара под наши пропеллеры. Потом он бросил взгляд на аэростат.

— Стоп! — крикнул он. — Ближе нельзя.

Я придвинулся поближе к люку и увидел, что аэростат и «Аврора» вот-вот соприкоснутся своими самыми широкими частями. Столкновение никому не нужно, даже с такой мягкой штукой, как воздушный шар, — ведь никогда не знаешь, вдруг там окажется что-нибудь острое, что зацепится за обшивку или порвет ее. Беда была в том, что, хоть аэростат и «Аврора» почти касались друг друга боками, гондола была на добрых десять метров ниже и…

Опускалась.

Я не сразу заметил, но теперь это было очевидно. Это не «Аврора» поднималась, а аэростат падал. Несмотря на редкие вспышки автоматической горелки, он снижался, медленно, но верно, и, если мы ничего не сделаем, море поглотит его.