Белгравия - Джулиан Феллоуз Страница 19

Лимингтон-Парк был не самым старым родовым поместьем Белласисов, но, без сомнения, самым роскошным. Они начинали свое восхождение среди мелкопоместного дворянства в скромном особняке в Лестершире, но в начале семнадцатого века женитьба одного из Белласисов на богатой наследнице принесла им в качестве желанного приданого поместье в Хэмпшире, и семья охотно переселилась на юг. За отчаянной мольбой о средствах, исходившей от короля Карла I в разгар гражданской войны, последовало обещание графского титула, и слово обезглавленного монарха сдержал его сын, триумфально вернувшийся в Англию во время Реставрации. Когда второй граф Белласис решил, что нынешний дом уже не соответствует их теперешнему положению, ему предложили большой дворец в палладианском стиле, спроектированный Уильямом Кентом ^[12]. Предполагалось, что деньги на строительство должны появиться вследствие рачительного вложения капитала, произведенного в первые дни реставрации империи, но внезапно разразившийся кризис помешал предприятию осуществиться. В результате дед нынешнего графа нанял в 1780-е годы архитектора Джорджа Стюарта, чтобы тот спроектировал вокруг уже имеющегося здания новый, более величественный наружный фасад. То, что получилось в результате, нельзя описать как уютное или хотя бы удобное жилище, однако внешний вид особняка свидетельствовал о традициях семьи и высоком положении хозяина. Так что, когда Перегрин Белласис, пятый граф Брокенхёрст, шел по просторному холлу или садился в библиотеке почитать роскошные издания, а собаки ложились у его ног или когда поднимался по лестнице, увешанной с обеих сторон портретами предков, он ощущал, что именно в такой обстановке и подобает жить благородному человеку. Его жена Каролина умела содержать такой дворец или, вернее, знала, как набрать для этого хорошую прислугу, и, хотя восторг леди Брокенхёрст по отношению к этому дому, как и все остальные ее восторги, сошли в могилу вместе с ее сыном, она, несомненно, была женщиной очень деловой и фактически взяла на себя управление поместьем.

Но сегодня утром мысли леди Брокенхёрст были заняты совсем другим. Поблагодарив служанку Доусон, которая поставила ей на колени поднос с завтраком, она посмотрела за окно, где по парку неслышно прошла стайка ланей. Графиня улыбнулась и на секунду застыла, прислушиваясь к непривычному ощущению внутри себя.

– Вы в порядке, миледи? – с тревогой спросила Доусон.

– Вполне, – кивнула Каролина. – Спасибо. Я позвоню, когда буду готова одеваться.

Служанка сделала книксен и вышла. Леди Брокенхёрст аккуратно налила себе кофе. Почему на сердце вдруг стало так легко? Что такого значительного произошло? Вчера эта мегера попыталась оклеветать ее погибшего сына. Каролина не сомневалась, что мальчик, о котором говорила миссис Тренчард, был внебрачным сыном Эдмунда, и тем не менее… Она прикрыла глаза. Эдмунд любил Лимингтон. Еще в детстве он изучил каждый дюйм поместья. Ребенка можно было спокойно оставить в любой его части с завязанными глазами, и он бы легко выбрался сам. Правда, без посторонней помощи малыш никогда не оставался, поскольку каждый сторож, каждый арендатор, каждый работник просто души в мальчике не чаял. Каролина прекрасно знала, что ее саму, равно как и мужа, здесь не любили. Их уважали. В определенной степени. Но не более того. Местные жители считали хозяев холодными и бесчувственными, черствыми и даже грубыми, но зато у них с Перегрином родился необыкновенный ребенок. Именно таким мать считала Эдмунда: чудесным мальчиком, который располагал к себе буквально всех. По крайней мере, таким погибший сын стал со временем казаться родителям: один за другим тянулись пустые, исполненные одиночества годы, пока воспоминания не покрыла патина истории и Каролина не пришла к мысли, что она родила идеального ребенка. Конечно, они хотели еще детей. Но в конце концов, после появления трех мертворожденных младенцев, в детских второго этажа обосновался один лишь Эдмунд. «Пусть хоть так, это уже хорошо», – неустанно повторяла себе леди Брокенхёрст.

Пока мальчик рос, арендаторы и деревенские жители ждали день, когда он унаследует поместье. Каролина это знала и, в общем-то, даже не обижалась. Люди связывали с Эдмундом надежды на лучшее будущее, и вполне возможно, что он бы им это будущее и впрямь обеспечил. Однако теперь всем оставалось лишь терпеть Перегрина и ждать, когда поместье унаследует его племянник Джон. Да уж, печально: старика, потерявшего интерес к жизни, со временем сменит жадный, самодовольный индюк, которому будет до окружающих не больше дела, чем до камней на дороге.

Но нынче утром Каролина почувствовала себя иначе. Она оглядела комнату, обитую зеленым в белую полоску шелком, высокое зеркало в золоченой раме над камином и гравюры на стенах, удивляясь, отчего сегодня все не так, как обычно. И вдруг с удивлением поняла, что счастлива. Похоже, это чувство настолько забылось, что ей потребовалось время узнать его. Однако именно так и было: Каролина была счастлива, что у нее есть внук. Разумеется, это ничего не изменит. Титул, поместья, лондонский дом – все по-прежнему достанется Джону, но у Эдмунда остался сын, и неужели они не познакомятся с родным человеком? Неужели не разыщут его и не помогут? В конце концов, Брокенхёрсты не первая аристократическая семья, которая может похвастаться тем, что среди их наследников есть дитя любви. Юная королева приняла при дворе всех бастардов покойного короля. Так неужели Каролина с мужем не смогут спасти юношу из безвестности? Ведь должно быть еще какое-то имущество, помимо наследуемого? Воображению рисовались мириады возможностей. Эта ужасная женщина сказала, что мальчика воспитал священник, а не она сама и ее вульгарный муж. Вот и хорошо, что мальчик попал в благородное семейство. При удачном стечении обстоятельств он пошел в отца, а не в мать. Может быть, ее внук даже джентльмен, в какой-то мере. Конечно, она поклялась, что ни словом, ни делом не раскроет никому правды, но так ли необходимо соблюдать клятву, которая дается людям, подобным миссис Тренчард? Графиня поежилась. Каролина Брокенхёрст была женщиной холодной и высокомерной – она и сама это признавала, – но отнюдь не бесчестной или вероломной. Каролина понимала, что не сможет нарушить слово и стать лгуньей. Должен быть какой-то иной выход из этого лабиринта.

Когда она спустилась, лорд Брокенхёрст еще сидел в столовой, погрузившись в «Таймс».

– Все идет к тому, что Пиль может выиграть выборы, – сказал он, не поднимая головы. – Мельбурну, кажется, пора готовиться на выход. Королеве это не понравится.