Черноморский набат - Владимир Шигин Страница 19

С потерей батареи Веревкина стрельба в Лимане не прекратилась.

5 октября контр-адмирал Мордвинов решил все же атаковать турецкий флот под Очаковом силами оставшихся восьми судов. Перестрелка была произведена без потерь для обеих сторон, после этого турецкий флот снялся с якоря и ушел в сторону Варны, а Мордвинов на следующий день произвел бомбардировку Очакова.

Контр-адмирал радовался:

– Мною одержана большая победа, и неприятель презренный бежал от меня во всю прыть!

Однако у командиров кораблей особой уверенности в победе не было.

– Турки ушли – это факт! – говорили они промеж себя. – Но почему ушли? Потому ли, что мы доняли его своей стрельбой флегматичной или оттого, что просто удалился на зимовку? После удачной обороны Кинбурна Екатерина выразила свое пожелание Потемкину, чтобы тот приступил к осаде Очакова.

В ноябре приободрившийся Потемкин приехал из Елисаветграда в Херсон для осмотра галерного флота, созданию которого он отдал много сил. При этом светлейший осмотрел лиман и на шлюпке очень близко подошел к Очакову, так что едва уцелел.

Разговаривая с флотскими офицерами о Кинбурнском деле, Потемкин заметил:

– Турки в будущую кампанию наверняка придут в лиман для отмщения за вашу отважность и за причиненные беспокойства. Но я надеюсь на всех вас, что покажете им, какова Херсонская гребная флотилия!

Офицеры дружно заверили фельдмаршала, что покажут туркам, где раки зимуют. Что касается Екатерины, то князь в письме подробно объяснял ей, почему не так скоро, как она ожидала, можно было приступить к осаде Очакова: «Кому больше на сердце Очаков, как мне? Несказанные заботы от сей стороны на меня все обращаются. He стало бы за доброй волею моей, если б я видел возможности. Схватить его никак нельзя, а формальная осада по позднему времени быть не может, – и к ней столь много приготовлений!.. Если бы следовало мне только жертвовать собою, то будьте уверены, что я не замешкаюсь минуты; но сохранение людей столь драгоценных обязывает иттить верными шагами».

К оправданиям Мордвинова светлейший отнесся весьма скептически.

– Господин адмирал я вами недоволен! – прямо в глаза говорил он контр-адмиралу. – Учености у вас много, а толку никакого! Отныне сидите в Херсоне, чините старые суда и стройте новые. Для бойкого дела вы не годитесь!

Секретарю Василию Петрову он с горечью признавался:

– На лимане мне нужен новый флагман дельный и храбрый! А вот кого назначить, не знаю!

– В Севастополе хорош бригадир Алексиано! Отзывы о нем только самые хорошие!

– Алексиано? – подумал, выпятив, по своему обыкновению, нижнюю губу, светлейший. – Что ж, пишите ордер! Как же мне не хватает опытных морских офицеров!

Однако Алексиано оказался тяжело болен, и Войнович послал вместо него в Херсон бригадира Федора Ушакова.

Пока пересылали бумаги, принимали решения, пока Ушаков доехал до Херсона, турецкий флот ушел восвояси и боевые действия в лимане окончились. На долю Ушакова осталась лишь подготовка флотилии к зимовке. Когда все суда были введены в гавани и разоружены, Мордвинов отправил Ушакова за ненадобностью обратно в Севастополь, где продолжался ремонт его корабля «Святой Павел». Потемкин, узнав об этом самоуправстве Мордвинова, разгневался, однако Ушакова обратно отзывать не стал. Что сделано, то сделано!

* * *

История с самоуправством отсылки Ушакова напомнила светлейшему о другой провинности Мордвинова – потере плавбатареи. И он потребовал от Мордвинова подробного отчета. Спустя несколько дней после боя на столе у светлейшего лежал подробный мордвиновский отчет о произошедшем сражении и последовавшем крушении плавбатареи. Что же писал и кого обвинял в письме Николай Семенович Мордвинов? Контр-адмирал называл виновными всех кроме себя! Мордвинов писал так: «Сколько я мог узнать, то неудача произошла оттого, что Ломбард, который был назначен со своею галерою, пошел на батарею, а галере приказал сняться с якоря и идти вслед; другая галера не скоро снялась с якоря и потеряла батарею из вида. Батарея же поторопилась идти одна, а не соединенно с двумя галерами, как от меня было приказано».

Из отчета командующего выходило, что главный виновник происшедшего – Ломбард. Но дело в том, что одновременно с мордвиновским докладом на стол Потемкина лег еще один. Автором второго письма был не кто иной, как Жулиан де Ломбард! Каким образом, находясь в плену, да еще в такой малый срок, он смог переправить свое послание, остается загадкой и поныне. О чем же писал мичман Ломбард? И зачем ему вообще понадобилась эта затея с письмом? Ответ ясен из содержания его бумаги. Мальтийский рыцарь подробно доносил светлейшему все перипетии трагического сражения. При этом как мог выпячивал свои заслуги, не забывая поливать грязью командира плавбатареи. Ни о каком рыцарском благородстве речи не шло. Не до того – надо было спасать свою репутацию героя и отчаянного смельчака. И Потемкин поверил… Ломбарду! Еще бы, в его памяти были свежи лихие рейды бравого мичмана у Кинбурна.