Шевалье де Мезон-Руж - Александр Дюма Страница 19

Мысль, что Женевьева кого-то любила, терзала сердце Мориса.

Итак, он вздыхал ц уже сожалел о том, что пришел сюда, чтобы принять еще большую дозу яда, называемого любовью.

Но наступила минута и. слушая этот голос, такой нежный, чистый и мелодичный, встречая ее взор, такой ясный, которому, казалось, нечего скрывать и который открывал самые глубины души, Морис думал, что совершенно невозможно, чтобы такое создание могло обманывать. И он ощущал горькую радость, думая, что это прекрасное тело и душа принадлежат этому буржуа с честной улыбкой и вульгарными шутками и всегда будут принадлежать только ему.

Говорили, в основном, о политике, да иначе и быть не могло. О чем еще было говорить в то время, когда политикой было пропитано все, она, казалось, виднелась на дне тарелок, покрывала все стены и каждый час о ней возвещали на улице.

Вдруг один из молчавших до этого гостей поинтересовался новостями об узниках Тампля.

При звуке этого голоса Морис невольно вздрогнул. Он узнал человека, который в недавнем приключении выступал за экстремальные меры, именно он уколол Мориса кинжалом, а затем настаивал на его смерти.

Объясняя патриотические взгляды и крайние революционные пристрастия того, Диксмер представил его как хозяина мастерской, честного мастера. При определенных обстоятельствах и Морис не был бы против чрезвычайных мер, которые в то время были в моде, проповедником которых выступал Дантон. Но будь Морис на месте этого человека, орудие и голос которого доставили ему так много неприятных минут, да и сейчас еще вызывали острые ощущения, он бы не убивал того, кого заподозрил в шпионаже, а закрыв того в саду, победил бы его один на один с саблей к руке, без жалости и сострадания. Вот так бы поступил Морис. Но нельзя же требовать от промышленника того, что можно потребовать от Мориса.

Этот экстремально настроенный человек, который, казалось, в своих политических взглядах выступал за те же жестокие методы, что и в личном поведении, заговорил о Тампле и удивился, что охрану узников доверили постоянному совету, который можно было легко подкупить, и солдатам муниципальной гвардии, чья верность уже не раз подвергалась соблазнам.

Да, — сказал гражданин Моран, — но все же нужно признать, что, во всяком случае до сегодняшнего дня, повеление солдат муниципальной гвардии оправдывало доверие нации а имени Неподкупный заслуживает, пожалуй, только гражданин Робеспьер.

— Несомненно, несомненно, — возобновил свою речь его собеседник, — но если ничего не случилось до сих пор, то нельзя утверждать, что ничего не произойдет и впредь.

— Это касается и национальной гвардии, — продолжал владелец кожевенной мастерской, — а ведь из секций также призывают группы граждан на службу в Тампль. Итак, вы не допускаете мысли, что в одной такой группе из двадцати-двадцати пяти человек не окажется восемь-десять молодцов, которые в одну прекрасную ночь перережут часовых и похитят узников?

— Полноте! — сказал Морис. — Ты видишь, гражданин, что это никудышный способ, ведь уже была похожая попытка похищения, но провалилась.

— Да, — снова сказал Моран, — но лишь только потому, что один из переодетых аристократов имел неосторожность в разговоре, уж не знаю с кем, обронить слово «сударь»

— А потом, — добавил Морис, который пытался доказать, что полиция Республики хорошо себя проявила, — появление в Париже шевалье де Мезон-Ружа было замечено с самого начала.

— Ах вот как! — воскликнул Диксмер.

— Разве знали, что Мезон-Руж в Париже? — холодно спросил Моран. — И что, было известно, каким именно образом он проник в Париж?

— Совершенно верно.

— Черт возьми! — сказал Моран, наклоняясь вперед, чтобы лучше видеть Мориса, — интересно было бы узнать об этом подробнее, ведь нам до сих пор об этом ничего не известно. Вы — секретарь одной из главных секций Парижа, вы ведь должны быть лучше осведомлены?

— Несомненно, — ответил Морис, — то, что я вам сейчас расскажу — истинная правда.

Все гости, и даже Женевьева, казалось, проявили нескрываемый интерес к рассказу молодого человека.

— Итак, — сказал Морис, — шевалье де Мезон-Руж, кажется, прибыл из Вандеи. Он пересек всю Францию удачно, как всегда. Днем, прибыв к заставе Руль, он прождал там до девяти часов вечера. В девять часов какая-то женщина, переодетая простолюдинкой, прошла через эту заставу с костюмом стрелка национальной гвардии для шевалье. Через десять минут она вернулась вместе с ним. Часовой, видевший, как она проходила одна, заподозрил недоброе, заметив, что женщина возвращается в сопровождении молодого человека. Часовой забил тревогу, сообщил на караульный пост, караульный отряд отправился за ними. Эта пара, почувствовав за собой погоню, бросилась к одному из особняков на Елисейских полях, где им открыли дверь. По всей вероятности, патруль, преданный тиранам, ожидал шевалье на углу улицы Бар-дю-Бек. Остальное вы знаете.

— Да, — сказал Моран, — все, что вы нам здесь рассказали, довольно любопытно…

— А особенно последний факт.

— Да, конечно. Но известно ли, что стало с той женщиной?

— Нет, она исчезла, и абсолютно неизвестно, кто она и что с ней.

Компаньон Диксмера и сам гражданин Диксмер, казалось, вздохнули с облегчением.

Женевьева слушала рассказ бледная, неподвижная и молчаливая.

— Но, — произнес гражданин Моран со своей обычной холодностью, — но кто же может доказать, что шевалье де Мезон-Руж был в Тампле с тем патрулем?

— Один из членов муниципальной гвардии, мой друг, дежуривший в тот день в Тампле, опознал его.

— Стало быть он знал его приметы?

— Он видел его когда-то раньше.

— А как выглядит этот шевалье де Мезон-Руж? — поинтересовался Моран.

— Ему лет 25–26, невысокого роста, блондин с приятным лицом, чудесными глазами и великолепными зубами.

Стало очень тихо.

— Ну хорошо, — сказал Моран, — если ваш друг из муниципальной гвардии узнал этого пресловутого шевалье де Мезон-Ружа, почему же он его не арестовал?

— Ну, во-первых, потому что, не зная о его пребывании в Париже, он побоялся быть обманутым случайным сходством, а потом, мой друг немного умеренный, и он всегда поступает так, как поступают люди мудрые и умеренные: в случае сомнения воздерживается от действий.

— Вы стали бы действовать иначе, гражданин? — спросил Диксмер Мориса, резко засмеявшись.

— Поверьте, — ответил Морис, — я бы предпочел обмануться, чем упустить столь опасного человека как этот шевалье де Мезон-Руж.

— И что бы вы сделали, сударь? — произнесла Женевьев

— Что бы я сделал, гражданка? — ответил Морис. — О, Боже! Я бы быстро закрыл все двери и ворота в Тампле, направился бы прямо к этому патрульному отряду, схватил за ворот шевалье и сказал бы ему: «Шевалье де Мезон-Руж, я арестовываю вас как предателя нации!» И уж если бы я схватил его за ворот, то не выпустил бы, будьте в этом уверены.