1356. Великая битва - Бернард Корнуэлл Страница 18

– Нормандец, – ответил Томас.

– И что нормандец делает так далеко от дома?

– Хочу повидать святого отца.

– Это понятно, черт побери! Но здесь-то что тебе нужно? В Salle des Herses?

Саль дез Эрс, зал Решеток, представлял собой комнату, смежную с большой приемной палатой папского дворца, и некогда в ней размещался механизм, опускающий и поднимающий решетку дворцовых ворот. Впрочем, систему из лебедки и блоков давно разобрали, поэтому помещение явно готовилось стать очередной часовней. Томас замешкался с ответом, но решил сказать правду:

– Искал, где отлить.

– В том углу. – Художник указал рукой с кистью. – В ту дыру пониже изображения святого Иосифа. Оттуда выбираются крысы, поэтому будь любезен, утопи пару гадин. Так, значит, хочешь посетить его святейшество. Грехи замучили? Пропуск в рай нужен? Мальчик из хора?

– Просто благословение, – сказал Томас.

– Мало же тебе нужно. Проси больше, получишь меньше. А то и вовсе ничего. Этот святой отец взяток не берет. – Художник слез с помоста, поглядел на свою новую работу, скривился. Затем направился к столу, на котором громоздились баночки с драгоценными пигментами. – Хорошо, что ты не англичанин. Святой отец не жалует англичан.

– Вот как? – отозвался Томас, застегивая штаны.

– Вот так, – отрезал художник. – Откуда я знаю? Да я все знаю. Я пишу, и меня не видят, потому что не замечают! Я, Джакомо, стою на лесах, а подо мной ведутся разговоры. Не здесь, конечно. – Он сплюнул, давая понять, что расписываемое им помещение не стоит усилий. – Но я замалевываю голые сиськи ангелов также и в Палате конклава, а там они и беседуют. Трещат, трещат без умолку. Словно птицы, сдвинут головы поближе и щебечут. Джакомо тем временем занят, замазывая обнаженную натуру наверху, и все про меня забывают.

– Так что его святейшество говорит про англичан?

– Хочешь, чтобы я поделился? Заплати.

– Хочешь, чтобы я плеснул краской на твой потолок?

Джакомо расхохотался.

– Я слышал, что святой отец желает французам победы над англичанами. Здесь сейчас три французских кардинала, и все напевают ему в уши. Только папе их увещевания без надобности. Он подталкивает Бургундию к войне в союзе с Францией. Он направил послания в Тулузу, Прованс, Дофине, даже в Гасконь, где говорит людям, что их долг – оказывать сопротивление англичанам. Его святейшество француз, не забывай об этом. Его мечта – видеть Францию снова сильной, достаточно богатой, чтобы платить Церкви сколько положено. Англичан здесь не любят. – Итальянец замолчал и искоса посмотрел на Томаса. – Поэтому хорошо, что ты не англичанин, правда?

– Хорошо, – согласился тот.

– Англичанина святой отец может и проклясть. – Джакомо хмыкнул. Он снова полез по лесам, продолжая говорить. – Шотландцы прислали людей воевать за Францию, и папа доволен! По его словам, шотландцы – верные сыны Церкви. А вот англичан… – последовала пауза, – мазок кисти, – он хочет наказать. Так, значит, ты проделал весь этот долгий путь ради благословения?

Томас подошел к краю палаты, где стену украшала почти выцветшая старая роспись.

– Ради благословения, – подтвердил он. – И чтобы разыскать одного человека.

– Да? И кого же?

– Отца Каладрия.

– Каладрия? – Джакомо покачал головой. – Мне известен отец Каллет, но не Каладрий.

– Ты из Италии? – спросил Томас.

– Милостью Божьей я прибыл из Корболы, это венецианский город, – сказал Джакомо. Потом проворно спустился с лесов, подошел к столу и тряпкой вытер руки. – Разумеется, я из Италии! Если тебе нужно что-то нарисовать, зови итальянца. Если желаешь что-то заляпать, замарать или запачкать, зови француза. Или пригласи вот этих двоих, – он кивнул на помощников. – Болваны, продолжайте месить штукатурку! Хоть вы и итальянцы, но мозги у вас как у французов. Шпинат промеж ушей!

Он схватил кожаную плетку, как будто собираясь отходить ею одного из помощников, но внезапно рухнул на одно колено. Те последовали его примеру. Когда Томас увидел, кто вошел в комнату, то тоже сдернул с головы шапку и преклонил колено.

Его святейшество пожаловал в палату в сопровождении четырех кардиналов и дюжины священников пониже рангом. Папа Иннокентий рассеянно улыбнулся живописцу и стал разглядывать последние из нарисованных фресок.

Томас приподнял голову, чтобы взглянуть на папу. Иннокентий Шестой, понтифик вот уже три года, был стариком с тонкими как пух волосами, худым лицом и трясущимися руками. На нем был красный плащ, отороченный белым мехом. Папа слегка горбился из-за больной спины, приволакивал при ходьбе левую ногу, но голос его сохранял силу.

– Ты хорошо потрудился, сын мой, – сказал он итальянцу. – Превосходнейшая работа! Ну, эти облака выглядят убедительнее настоящих!

– Все во славу Божию, – пробормотал Джакомо. – И ради твоего возвеличения, святой отец.

– И ради твоей собственной славы, сын мой, – добавил папа. Он небрежно благословил обоих помощников, затем повернулся к Томасу. – Ты тоже художник, сын мой?

– Я солдат, святой отец, – ответил Томас.

– Откуда?

– Из Нормандии, святой отец.

– Ого! – Папа явно обрадовался. – Как тебя зовут, сын мой.

– Гийом д’Эвек, святой отец.

Один из кардиналов, красная сутана которого туго облегала объемистое брюшко, сразу отвлекся от созерцания потолка, и показалось, будто он хочет что-то возразить. Потом кардинал закрыл рот, но продолжал пялиться на Томаса.

– Скажи-ка, сын мой, – Иннокентий не обратил внимания на поведение спутника, – принес ли ты присягу англичанам?

– Нет, святой отец.

– А как много нормандцев сделали это! Но не мне тебе говорить. Я плачу о Франции! Слишком много смертей, христианский мир нуждается в покое. Благословляю тебя, Гийом.

Он простер руку. Томас встал, подошел к старику, снова опустился на колено и поцеловал кольцо Рыболова ^[12], которое папа надел поверх вышитой перчатки.

– Да пребудет с тобой мое благословение, – произнес Иннокентий, возлагая ладонь на непокрытую голову англичанина. – И мои молитвы.

– И я буду молиться за тебя, святой отец, – сказал Томас, ловя себя на мысли, что вполне может быть первым из отлученных, кто удостоился благословения папы. – Буду молиться о даровании тебе долгой жизни, – добавил он формальное пожелание.

Ладонь на его голове вздрогнула.

– Я стар, сын мой, – промолвил папа. – Мои лекари твердят, что у меня впереди еще много лет! Но лекари лгут, не так ли? – Он хмыкнул. – Отец Маршан утверждает, что его каладрий предскажет, ждет ли меня долгая жизнь, но я предпочитаю верить своим лживым докторам.