Операция "Аврора" - Дмитрий Федотов Страница 17

Николай Виссарионович слегка поклонился и сел.

— Прекрасно, господин Некрасов! Вот речь не мальчика, но мужа, — дважды хлопнул в ладоши Морган. — Если вы привлечете к этим будущим… мероприятиям еще и братьев из Великого востока народов России, успех обеспечен!

— Именно так мы и собираемся поступить, сэр, — неожиданно откликнулся на его слова Керенский. — А в качестве аванса, залога будущих доверительных отношений, могу предложить одно небольшое, но очень знаменательное дело. Вызволить из заточения узника царского режима, господина Сиднея Рейли.

В комнате после его слов на долгую минуту воцарилась полная тишина. А нарушил ее вернувшийся из туалетной комнаты резидент британской секретной разведывательной службы.

— Я пропустил что-то важное? — Он обвел собрание настороженным взглядом и уперся им в седовласого Моргана.

— Нет, мистер Каннингем, вы как раз вовремя, — усмехнулся банкир. — Наши русские друзья предлагают помощь в освобождении вашего коллеги и шефа из застенков Петропавловской крепости.

— Что?! Освободить Сиднея?.. Да это же… Это дело, за которое я отдал бы все, что у меня есть!

— Вот и я так думаю. Поэтому предлагаю вам, мистер Каннингем, обсудить все детали будущей операции с господином Керенским. Поскольку именно он озвучил это важное для всего дальнейшего действо, следовательно, у господина Керенского есть конкретный план его проведения.

— Совершенно верно, сэр! — поддакнул тот.

— Вот и славно. Обсудите детали… за чашкой вечернего чая. Или за ужином. А мы с господином Некрасовым займемся делами менее насущными и для вас малоинтересными. — И Морган сделал прощальный жест, от которого Каннингема подхватило, будто ветром.

Резидент британской секретной службы буквально вылетел в соседнюю комнату, увлекая за собой слегка растерявшегося Керенского и бормоча ему на ухо:

— У нас все получится, коллега. Я уверен. Нужно только найти опытных исполнителей…

— Да-да, конечно, — отвечал ему Александр Федорович, лихорадочно соображая, что же делать. Ведь бросить идею — одно, а реализовать ее — совсем другое. И из первого вовсе не всегда следует второе…

* * *

Пертовый маз с Хитрова рынка Дмитрий Сидорович Хлопонин, более известный в криминальных кругах как Хлопоня, пребывал в сомнении: телефонировать господину Кошко или промолчать?

С одной стороны, чего соваться, коли тебя не звали? А если даже позовут, начнут задавать вопросы, какое-то время по воровскому этикету не следует сразу соглашаться, желательно покобениться.

С другой стороны, Шнырь вот жаловался. А Шнырь — калач тертый, он беду за версту нюхом чует. И говорят ведь, старый ворон зря не каркнет. Каркнул же озадаченный Шнырь знатно: в «Каторге» видели Гришку Кота. Заглянул, дескать, перемолвился словечком с Бурым и пропал.

О том, что за зверь этот Кот, ходили разнообразные слухи, один другого чище. И самое скверное, большинству хитрованцев он был непонятен, как непонятна раку птица.

Впервые Гришка появился на Хитровке еще до беспорядков девятьсот пятого года. Он искал людей, которые без лишнего шума купят у него чуть ли не чемодан золотых часов, портсигаров и, что особенно встревожило хитрованцев, орденов. Получалось, что Кот обчистил, по меньшей мере, полдюжины старых генералов. Ему предложили слить только бриллианты из ордена Андрея Первозванного и из орденской цепи, но Гриша отчего-то заартачился. Потом его с кем-то сводили, потом случилась драка — Кот был дерзок и самолюбив, похлеще гусарского поручика. Он не стал испытывать дальше судьбу, выпрыгнул в окошко второго этажа и исчез в неизвестном направлении вместе с чемоданом.

Полгода спустя Гриша опять заявился на Хитровку и вроде бы поладил с Бурым и с Мешком. Последний пристроил Кота в артель грузчиков. Парень он хоть и невысокий, но плотный, сильный, плечистый. Тяжести таскать для такого — ремесло не обременительное, а артель грузчиков в богатые дома частенько нанимается, и глазастый парень много чего полезного может углядеть. Гриша и углядел! Спутался с молодой женой старого чиновного хрыча. Кончилось тем, что Кот снова уехал в свою родную Бессарабию, и Хитровка вздохнула с облегчением.

В третий раз Гриша прибежал в Москву, удрав из Кишиневской тюрьмы. Это было лет семь назад. Вид на сей раз Кот имел самый правильный: под обоими глазами — пять маленьких точек, почти черных. Этот знак для хитрованцев сработал лучше всякого паспорта: значит, большие дела человек делает и у себя дома стоит на высокой ступеньке в воровском обществе. Его бы спрятали, не выдали, но Гриша упорно стремился в Питер. Скоро хитрованцы с ужасом догадались, что парня потянуло в политику. Где и когда его опять схватили, никто не знал, но слухи ходили причудливые: чуть ли не по крышам вагонов идущего поезда удирал. Примерно тогда же появились на Хитровке два брата из Бессарабии и рассказали: Кот там до того, как попасть в Кишиневскую тюрьму, сколотил шайку и носился с ней по деревням, жег имения, уничтожал крестьянские долговые расписки, водворял справедливость — то есть сделался благородным разбойником. А благородного разбоя хитрованцы не понимали, им бы чего попроще.

Потом стало известно — Гриша доигрался. Двенадцать лет каторги, Нерчинские рудники — не шутка. Правда, в Сибирь он поехал не сразу, еще помыкался по тюрьмам. А уже в Сибири, как рассказали беглые, скурвился: задружил с начальством, даже стал десятником на строительстве железной дороги, надеясь попасть под амнистию по случаю трехсотлетия царствующего дома. Оказалось, налетчиков, водивших шайки, амнистия не касается. Тогда Гриша на все плюнул и наконец сбежал.

Он достаточно знал нравы Хитровки, чтобы сразу идти в нужное место. Если человек промышляет нищенством, он встретит себе подобных в «Пересыльном». Щипачи, домушники, форточники и скупщики краденого назначали встречи в «Сибири». Оба эти трактира были в первом этаже румянцевского дома и, хотя вывесок не имели, их знала вся Хитровка. А Кот пошел прямиком в «Каторгу». Ее тайное название само за себя говорило.

Обычно там каторжан, прибывших из Сибири, принимали даже с некоторым почетом, помогали пристроиться к делу. Но репутация Кота мало располагала к деловым отношениям — непременно ведь чего-нибудь натворит, старших не послушает, ровесников подведет под монастырь. Раньше его, может, и приняли бы как родного, но начальник московского сыска господин Кошко своими облавами основательно проредил Хитровку, и никому не хотелось давать повода для новых внезапных облав. А от Гриши предвиделось больше вреда, чем пользы.

На это и пожаловался старый Шнырь. Так что Хлопоне предстояло принять серьезное решение. Впрочем, думал он недолго.

Сдать Кота — это, как ни крути, было добрым делом. И для Хитровки, которая из-за него могла сильно пострадать, и для самого Хлопони. Следовало время от времени делать такие подарки господину Кошко, раз уж взялся служить. А Кот — он не свой, чужак, его не жалко.

Изображая приличного человека, чтобы бывать в богатых домах или хоть поблизости от них, Дмитрий Сидорович принялся ухаживать за вдовушкой, своей ровесницей, часто наведывался к ней в гости, но вел себя примерно. Вдовушка же была зажиточная и, чтобы вся родня обзавидовалась, поставила у себя телефон. С этого аппарата Хлопоня и телефонировал в полицейскую канцелярию, попросив соединить с господином Кошко. На вопрос, как доложить, Дмитрий Сидорович назвал фамилию «Коньяков». Они с Кошко уговорились о его тайном прозвании — в честь той встречи в «Славянском базаре».