Звенья разорванной цепи - Алла Бегунова Страница 17

Неужели мурахас забыл об этом?

По карте курская дворянка измерила расстояние от Евпатории до Бахчисарая. Пожалуй, двух дней им хватит, чтоб его преодолеть. Анастасия проложила маршрут от Земляных ворот крепости мимо соляного озера Сасык и городка Саки, мимо деревень Камышлы, Контуган, Дорт-куль, Отели-Эли (совр. населенные пункты Ивановка, Тепловка, Раздолье и Кочергино — А. Б.). Далее начинались земли рода Яшлав, и Анастасия пребывала в уверенности, что там ее кавалерийский отряд встретят подобающим образом, по всем правилам восточного гостеприимства.

Перед отъездом Аржанова, одетая в пехотный офицерский мундир, вечером прошлась по берегу моря. Ее сопровождали Чернозуб, Прокофьев и Ермилов. Они осматривали окрестности и рассуждали о том, насколько удобны эти места для высадки вражеского десанта и обороны от него.

Их ботфорты увязали в желтовато-сером песке. Справа поднималась южная стена крепости, самая длинная и самая прямая во всем фортификационном сооружении. Слева расстилалась водная гладь, освещенная закатным солнцем. Море тихо накатывало на пологий берег одну за другой мелкие волны. Над ними кружились чайки, иногда испуская пронзительные крики.

Впереди уже показалась башня над «Искеле-Капусу», или Воротами Пристани. Метров за двадцать до них кромка воды подходила к стене совсем близко и потому здесь располагался Балык-базар, или Рыбный базар. Рыбаки пригоняли сюда ялики и лодки после утреннего и вечернего лова. Они продавали свою добычу, разложив ее на парусиновых полотнищах, расстеленных на песке. Рыба еще шевелила хвостом и плавниками, открывала рот, иногда пыталась подпрыгнуть и вернуться в родную стихию. Чаще всего тут попадалась кефаль, султанка, скумбрия, ставрида. Но встречались и крупные породы. Например, осетры, ценившиеся гораздо выше черноморской мелочи.

Когда Флора с кирасирами приблизилась к Балык-базару, рыбаки почти закончили торговлю. Ни кефали, ни ставриды, ни скумбрии не осталось. Лишь огромный, иссиня-черный и как бы бархатный осетр длиной более полутора метров, обложенный мокрыми зелеными водорослями, лежал на песке. Ряд белых отметин-выступов на хребте и на боках, вытянутая голова с хищным носом, четыре белых усика под пастью и мощный хвост треугольной формы делали его подлинным властелином водных глубин. Черные бахромчатые жабры рыбы судорожно поднимались и опускались. Осетр был еще жив и спокойно смотрел на скучный земной мир зеленоватым круглым глазом.

— Эй, где хозяин? — по-татарски крикнула Анастасия, склонившись над великолепным представителем морской фауны и любуясь его видом.

Из двухмачтовой фелюги, чей острый нос врезался в песок недалеко от осетра, появился коренастый человек лет сорока, в черно-каракулевой круглой крымской шапочке. Он окинул русских пристальным взглядом:

— Я — хозяин. Чего желают господа?

— Сколько стоит твоя рыба?

— Недорого. Пять рублей серебром.

От такой наглости Чернозуб машинально схватился за эфес шпаги, ибо столь невероятных цен на Балык-базаре не существовало. Однако Аржанова, усмехнувшись, остановила поручика и продолжила разговор с продавцом:

— В каком месте ты поймал осетра?

— У мыса Лукулл, господин офицер.

— Довольно далеко от Гезлеве, — покачала головой Флора.

— Да. Но только там они и водятся.

— Твое судно легко преодолевает большие расстояния. Вижу, ты — умелый и храбрый мореход. Как тебя зовут?

— Инает-ага, — приосанился он.

— А, значит, это ты пообещал Хаджи-Джафар-эфенди встретить турецкое судно в открытом море через неделю?

— Не понимаю, о чем вы говорите, господин офицер, — лицо татарина сделалось злым и напряженным, черные глазки забегали.

— Не бойся, я шучу. Просто я покупаю у тебя осетра, — Аржанова вытащила из внутреннего кармана зеленого кафтана кошелек и отсчитала монеты. — Но наши русские шутки имеют обыкновение сбываться в жизни. Не так ли, достопочтенный Инает-ага?

Зажав в кулаке деньги, рыбак некоторое время смотрел на нее в растерянности, потом окликнул помощника. Тот пришел с багром.

— Рыбу надо оглушить. Пока жива, она может сильно ударить хвостом кого-нибудь из вас. Да хранит вас Аллах, конечно! — подобострастно поклонился покупателям Инает-ага.

— Нет, — ответила ему княгиня Мещерская. — Ты ничего не сделаешь осетру. Мы выпустим его на волю. Он слишком красив, чтобы стать пищей. Пусть живет. Если не будешь валять дурака, ты еще встретишься с ним у мыса Лукулл.

Повинуясь приказу, рыбак и его помощник подняли осетра и на куске парусины оттащили в воду. Уходя в сине-зеленую ее толщу, морской красавец на прощание действительно мощным ударом хвоста взметнул целый фонтан. Соленые брызги окропили лица всех участников сцены у Ворот Пристани. Курская дворянка, улыбаясь, пошла дальше. Но татарину было не до улыбок.

Скорость движения кавалерии в походе определена инструкцией, помогающей сохранять силы лошадей. Начинать следует шагом и так двигаться не менее двадцати минут. Затем можно десять минут пройти рысью, после нее — пять минут коротким галопом, после него — полчаса шагом, дабы дыхание животных восстановилось.

Ровная дорога без поворотов, спусков и подъемов весьма способствовала правильному чередованию этих аллюров, за чем внимательно наблюдал поручик Чернозуб. Он как командир отряда вместе с сержантом Прокофьевым ехал впереди, задавая ритм остальным всадникам. Отлично выезженные лошади шли в колонне по две, на строго определенном расстоянии — полкорпуса — одна за другой. Серый арабский жеребец Алмаз, на котором ехала Аржанова, сперва пытался нарушать строй, но, укрощенный властной рукой хозяйки, вскоре покорился четкой организации крымского похода. Благодаря этому Анастасия могла, придерживая повод и упираясь ногами в стремена, спокойно смотреть по сторонам. Весеннюю разнотравную степь она сравнивала с чудесной книгой природы, сейчас раскрытой на двух ярких страницах. Над ней возвышался голубой хрустальный купол небосвода, где высоко-высоко парили и звонко пели жаворонки.

С некоторых пор Флора стала ценить минуты подобного умиротворения. Оно приходило к Анастасии в расцветающем весной севастопольском саду, у моря на закате дня, в степи, широко раскинувшейся от края до края горизонта. Курская дворянка вдруг почувствовала, что в ее жизни, мало напоминающей райскую идиллию, должно появиться место для уединенных размышлений. Наверное, сказывался возраст. Этой осенью ей исполнялось тридцать четыре года, но никто не давал их княгине Мещерской. Максимум — около тридцати.

Молясь в церкви, Аржанова всегда благодарила Господа Бога нашего Иисуса Христа и своих предков за этот бесценный дар — красоту, энергию, моложавость. Однако давно предпочитала не рубить с плеча, как десять лет назад, а, сосредоточившись, представлять себе ход событий, искать истинные их причины и следствия, определять роль, которую могли бы в них играть разные знакомые и не очень знакомые ей люди.

Впрочем, сегодня в двух километрах от деревни Камышлы умственные построения Флоры дали досадную осечку.