Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть 3 - Александр Дюма Страница 17

В то самое время, когда г-н Безмо показывал Арамису узников Бастилии, у дверей дома г-жи де Бельер остановилась карета, и из нее вышла молодая женщина, вся в шелках.

Когда о приезде г-жи Ванель доложили хозяйке дома, она была погружена в чтение какого-то письма, которое торопливо спрятала и побежала навстречу гостье.

Маргарита Ванель бросилась ее целовать, жала ей руки и не давала вымолвить ни слова.

– Дорогая моя, – говорила она, – ты меня совсем забыла! Совсем закружилась на придворных праздниках.

– Я даже и не была на свадебных увеселениях.

– Чем же ты так занята?

– Готовлюсь к отъезду в Бельер.

– Ты хочешь стать деревенской жительницей? Я люблю, когда у тебя являются такие порывы. Но ты бледна.

– Нет, я чувствую себя прекрасно.

– Тем лучше, а я было испугалась. Ты знаешь, что мне говорили?

– Мало ли что говорят!

– Я готова все рассказать тебе, да боюсь, что ты будешь сердиться.

– Вот уж никогда! Ведь ты сама восхищалась ровностью моего характера.

– Так вот, дорогая маркиза, говорят, что с некоторых пор ты стала гораздо меньше тосковать о бедном господине де Бельере!

– Это злые сплетни, Маргарита; я жалею и всегда буду жалеть мужа; но прошло уже два года, как он умер, а мне всего только двадцать восемь лет, и скорбь о покойнике не может наполнять все мои мысли. Ты первая не поверила бы такой скорби, Маргарита.

– Отчего же? У тебя такое нежное сердце! – ядовито возразила г-жа Ванель.

– Да ведь и у тебя тоже нежное сердце, а я, однако, не нахожу, чтобы сердечные печали совсем убили тебя.

В этих словах слышался явный намек на разрыв Маргариты с г-ном Фуке, а также довольно прозрачный упрек в легкомыслии.

Они окончательно вывели Маргариту из себя, и она вскричала:

– Ну, так я скажу! Говорят, что ты влюблена, Элиза.

При этом она не сводила глаз с г-жи де Бельер, которая невольно вспыхнула.

– Несчастные женщины: всякий старается оклеветать их, – заметила маркиза после минутного молчания.

– О! На тебя-то, Элиза, не клевещут.

– Как же не клевещут, если рассказывают, что я влюблена?

– Прежде всего, если это правда, то это не клевета, а только злословие, а затем – ты не даешь мне кончить, – говорят, что ты, хотя и влюблена, но зубами и когтями защищаешь свою добродетель, говорят, что ты живешь за семью замками и к тебе труднее попасть, чем к Данае, хотя у нее была башня из бронзы.

– Ты очень остроумна, Маргарита, – проговорила, трепеща, г-жа де Бельер.

– Ах, ты всегда льстила мне, Элиза… Словом, ты слывешь непреклонной и недоступной. Видишь, на тебя нисколько не клевещут… О чем же ты задумалась?

– Если говорят, что я влюблена, то, вероятно, называют чье-нибудь имя.

– Разумеется, называют.

– Меня удивило твое упоминание о Данае. Это имя невольно наводит на мысль о золотом дожде, не так ли?

– Ты хочешь напомнить про то, что Юпитер превратился ради Данаи в золотой дождь?

– Следовательно, мой возлюбленный… тот, кого ты мне приписываешь…

– Ах, извини, пожалуйста, я твой друг и не приписываю тебе никого.

– Допустим… Ну, тогда враги…

– Хорошо, я скажу тебе это имя. Только не пугайся, он человек очень влиятельный…

– Дальше.

И, словно приговоренная в ожидании казни, маркиза до боли сжала руки, так что ее холеные ногти вонзились в ладонь.

– Это очень богатый человек, – продолжала Маргарита, – может быть, самый богатый. Словом, его зовут…

Маркиза даже зажмурила глаза.

– Герцог Бекингэм, – проговорила наконец Маргарита с громким смехом.

Стрела попала в цель. Имя Бекингэма, сказанное вместо того имени, которое ожидала услышать маркиза, было для нее точно плохо наточенный топор, который не обезглавил де Шале и де Ту, когда они были возведены на эшафот, а только ранил им шею.

Однако она быстро оправилась:

– Ты, право, остроумная женщина; и ты мне доставила большое удовольствие. Твоя шутка прелестна… Я ни разу не видела господина Бекингэма.

– Ни разу? – спросила Маргарита, стараясь сохранить серьезность.

– Я никуда не выезжала с тех пор, как герцог живет в Париже.

– О, можно и не видеться друг с другом, а переписываться, – заметила на это г-жа Ванель, шаловливо протягивая ножку к клочку бумаги, валявшемуся на ковре.

Маркиза вздрогнула. Это был конверт того письма, которое она читала перед приездом подруги. На нем была печать с гербом суперинтенданта.

Госпожа де Бельер подвинулась на диване и незаметно закрыла конверт пышными складками своего широкого шелкового платья.

– Послушай, – заговорила она, – послушай, Маргарита, неужели ты приехала ко мне так рано только для того, чтобы рассказать мне все эти нелепости?

– Нет, прежде всего я приехала повидаться с тобою и напомнить тебе наши былые привычки, наши маленькие радости; помнишь, мы отправлялись на прогулку в Венсенский лес и там, в укромном месте, под дубом, вели разговоры про тех, кто нас любил и кого мы любили?

– Ты предлагаешь мне прогуляться?

– Меня ждет карета, и я свободна в продолжение трех часов.

– Я не одета, Маргарита… а если ты хочешь поболтать, то и без Венсенского леса мы найдем в моем саду и развесистое дерево, и густые заросли буков, и целый ковер маргариток и фиалок, аромат которых доносится сюда.

– Дорогая маркиза, мне досадно, что ты отказываешься от моего предложения… Мне так надо было излить перед тобой мою душу.

– Повторяю тебе, Маргарита, мое сердце одинаково принадлежит тебе и в этой комнате, и под липою моего сада, как и там – в лесу под дубом.

– Для меня это не одно и то же… Приближаясь к Венсенскому лесу, маркиза, я чувствую, что мои вздохи как будто слышнее там, куда они несутся эти последние дни.

При этих словах маркиза насторожилась.

– Тебя удивляет, не правда ли… что я все еще думаю о Сен-Манде?

– О Сен-Манде! – вырвалось у г-жи де Бельер.

И взгляды обеих женщин скрестились, подобно двум шпагам в начале дуэли.

– Ты, такая гордая?.. – сказала с пренебрежительной улыбкой маркиза.

– Я… такая гордая!.. – ответила г-жа Ванель. – Такова моя натура… Я не прощаю забвения, не переношу измены. Когда я бросаю, а он плачет, я могу полюбить опять; ну а когда меня бросают и смеются, я готова сойти с ума от любви.