Дьявол против кардинала - Екатерина Глаголева Страница 16

Двор провел еще несколько дней в Кузьере, потом перебрался в Тур. Время проходило в пирах и развлечениях, но обстановку нельзя было назвать сердечной. Мария Медичи, никогда не отличавшаяся дальновидностью и чувством такта, очень скоро начала предъявлять свои требования: вернуться в Совет. У нее было на это право: королеве-матери полагалось участвовать в заседаниях Государственного Совета, однако у Марии никогда не достало бы скромности играть там иную роль, кроме первой. Она не смогла бы держаться в тени, как ее мудрая предшественница и родственница — Екатерина Медичи, вдова Генриха II. Людовик слишком хорошо помнил то время, когда его водили на помочах, а потому всеми силами избегал матери и целыми днями пропадал на охоте. Люинь был этому несказанно рад: он сам боялся, что король подпадет под материнское влияние, что уменьшило бы его собственное, и всячески способствовал их отдалению. Ришелье, напротив, досадовал и на королеву-мать, и на короля: Мария Медичи должна была стать для него посохом, опираясь на который, он пришел бы в Париж, а вместо этого оказалась палкой в колесе его кареты. Люинь опасался умного епископа, чувствуя его превосходство над собой. Между двумя фаворитами завязалась скрытая, подковерная борьба.

Между тем Мария, предоставленная самой себе и раздраженная тем, что осуществление ее намерений откладывается на неопределенное время, вымещала досаду на невестке. Ни одного дня не проходило без мелких стычек, уколов и неприятных сцен. Анна, уже привыкшая чувствовать себя первой во всем, не желала уступать, в ней взыграла испанская кровь. Людовик оказался между двух огней. Один раз за обедом разгорелась особенно бурная ссора по поводу того, кто должен занимать почетное место рядом с королем. Анна была совершенно уверена в своей правоте, поскольку по закону первенство принадлежит царствующей королеве, Мария же со свойственным ей упрямством гнула свою линию. Поставленный перед необходимостью немедленно и самостоятельно принять решение, чего он терпеть не мог, Людовик озлобился, скрепя сердце отдал преимущество матери, после чего буквально выбежал из замка, вскочил на коня, свистнул собак и умчался в лес. Анна пошла к себе, выгнала всех служанок, бросилась на постель и разрыдалась. Людовик же до темноты где-то пропадал, так что Анна не находила себе места от тревоги и выслала на дорогу факельщиков.

Наутро король явился к матери, объявил, что немедленно уезжает в Париж, и спросил, ожидать ли ее приезда. Ах, вот как? Она, выходит, только гостья в доме своего сына? Слава Богу, ей есть где голову преклонить! Мария в Париж ехать отказалась. В тот же день Людовик вихрем умчался в столицу, за ним потянулся длинный кортеж со свитой. Спустя пару дней поезд королевы-матери неспешно отправился в Анже.

Узнав об отъезде, Ришелье мысленно выругался неподобающим священнику образом и проклял взбалмошную бабу. Но сделанного не воротишь: ему вновь пришлось последовать за королевой-матерью, удаляясь от Парижа.

Не доезжая Анже, их встретил дядюшка Амадор де Ла-Порт во главе пышного эскорта из десяти тысяч человек. Жители города выстроились вдоль улиц, по которым следовал королевский кортеж, и приветствовали его восторженными кликами, женщины махали платочками, высунувшись из окон. Мария повеселела и приосанилась. Однако впоследствии выяснилось, что почет и уважение — это все, чем могут услужить ей ее подданные, а городской арсенал оказался совершенно пуст.

Ришелье поселился поблизости от резиденции Марии Медичи. Довольно скоро он получил письмо от Барбена: несчастного советника, наконец, выпустили из Бастилии, давняя просьба королевы была удовлетворена. Барбен обращался к нему как к старому другу, сообщал, что положение его отчаянное, и просил выхлопотать ему местечко в свите королевы-матери. Ришелье послал ему немного денег и письмо, в котором дал понять, что в Анже его не ждут.

На Новый год король «лечил» золотушных в Лувре. Длинная вереница увечных, одетых в лохмотья людей, выставлявших напоказ свои сочащиеся или покрытые струпьями язвы, тянулась через двор в большую залу на первом этаже, где в другие дни устраивали балы. Людовик дотрагивался до них по очереди, произнося при этом: «Король коснулся тебя, Бог тебя исцелит». Это был древний обычай, обряд, который король совершал с раннего детства, так что уже привык к этой утомительной обязанности, избавившись от страха и брезгливости. Он даже отказался окунать руки в воду, где плавала кожура лимона. Людовик искренне верил в то, что делал, а потому совершенно не тяготился этой процедурой. Однако сегодня он выполнял все движения и шевелил губами машинально, поскольку мысли его были заняты совсем другим.

В декабре у Анны Австрийской случился выкидыш. Она очень сильно переживала, часто плакала, запиралась у себя в комнате и не хотела никого видеть. Людовик, как мог, пытался ее утешить, хотя, конечно, и сам был удручен. Теперь он и сам понял, что ему необходим наследник, чтобы упрочить свои позиции. Ситуация при дворе была далеко не безоблачной, а на горизонте, он чувствовал, опять собиралась грозовая туча. Летом Людовик сделал своего дорогого Люиня герцогом и пэром, затем — наместником в Нормандии, а с декабря — еще и губернатором Пикардии и соседних крепостей в Нидерландах. Непрекращающийся взлет фаворита вызывал откровенную враждебность у принцев крови и высшей знати, но король с упрямством, унаследованным, верно, от матери, продолжал ему покровительствовать. Кроме того, вернувшись в Париж после встречи с матерью, он велел освободить из Венсенского замка принца Конде, арестованного три года назад (не без участия Ришелье) за заговор против Кончини. Не ограничившись освобождением, Людовик выступил с заявлением о том, что Конде невиновен, всегда споспешествовал величию короля, а его арест был следствием дурных намерений тех, кто, злоупотребляя именем его величества, стремились погубить государство и его самого. Намек делался на самого Кончини, однако, как стало известно, королева-мать приняла его на свой счет и сильно разгневалась. Противники Конде при дворе сплотились в оппозицию Люиню, которому принадлежала мысль освободить принца. Люинь думал выслужиться перед знатью, а оказалось, навлек на себя гнев самых влиятельных людей: графини де Суассон, герцогов дю Мэна и де Лонгвиля, а также обоих Вандомов, сводных братьев короля, которые правили Бретанью. И если они все объединятся, то одними словами и подарками не отделаешься. Война? Что ж, ну и пусть. Повоюем.

Шествие золотушных продолжалось уже несколько часов, король произнес сакральную фразу не менее четырехсот раз. В зале было душно, ноги затекли от долгого стояния, Людовик почувствовал дурноту. Стоявший поблизости придворный заметил, что король побледнел, подал знак, и слуга поднес чашу с вином, которым Людовик обтер руки и смочил себе виски. Придворный предложил закрыть ворота Лувра, но король помотал головой и продолжил обряд.

Первого января 1620 года в старом замке Сен-Жермен состоялось посвящение в кавалеры ордена Святого Духа, Великим магистром которого был сам король. Орден, принимавший в свои члены только представителей знатнейших дворянских родов и высшего духовенства, пополнился шестьюдесятью новыми рыцарями: Люинем и его друзьями. В ордене могло состоять не более ста человек, и кандидатам Марии Медичи было отказано.