На острие меча - Богдан Сушинский Страница 16

Как ни гнал сержант-кучер лошадей, тем не менее вечер настиг их у небольшого заезжего двора, расположенного у подножия горы в двух милях от ближайшего селения.

В трактире, кроме д'Артаньяна и его спутников, ужинала лишь семья проезжего священника. В номерах тоже царила тишина, а весь вид заведения мсье Оржака, как представился его хозяин-горбун, свидетельствовал, что оно пребывает в запустении и вот-вот должно быть описано за долги.

Настораживало и то, что хозяин несколько раз поинтересовался, действительно ли они останутся у него на ночь и согласны ли уплатить за ночлег прямо сейчас, а не утром. Держался он при этом слишком скованно, воровато посматривая то на дверь, то на темнеющее окно, за которым фиолетовой занавесью опускалась ночь; переминался с ноги на ногу и почти непрерывно сокрушался: «Проклятая война. Каждый наживается на ней, как может, только мне одному разорение, только мне…»

— Но почему вам-то разорение? — не сдержался д'Артаньян. — Фронт довольно далеко. Испанцы этих краев не достигают. На дорогах множество офицеров, которых честь заставляет платить как полагается.

— Так ведь… дорога, — все так же сокрушенно сказал Оржак. — Не спорю, на ней случаются и хорошие люди. Но на сотню порядочных посетителей достаточно одного злодея, чтобы она превратилась для трактирщика в ад. И будь проклят день, когда черт дернул меня строиться здесь, вдали от села, у этой разбойничьей дороги.

Он хотел добавить еще что-то, но в это время дверь открылась, и в трактир вошел рослый детина в давно не стиранном, изношенном мундире пехотинца. Увидев его, хозяин тотчас же сник, горб еще больше обострился, так что, казалось, вот-вот вспорет засаленный малиновый кафтан. Молча указав солдату место за столом, справа от двери, он поспешно вышел, успев едва слышно проговорить: «Опять этот дезертир!»

— О, да здесь гости в плащах с лотарингскими крестами, — желчно ухмыльнулся вошедший, проходя между д'Артаньяном и де Морелем, уже поднявшимися из-за стола. — Что, отвоевались? В карету — и в Париж? Молитвенно, молитвенно… Честь имею представиться: Серж. Отставной сержант.

— А чем заняты в этих краях вы, доблестный воин лесов и дорог? — в свою очередь поинтересовался д'Артаньян.

— Так ведь сам себе и ответил, мушкетер, лотарингский крестоносец, — все так же бесцеремонно осматривал Серж мундир де Мореля и запыленный плащ Шевалье, словно уже приценивался к ним. — Война — что волчица: каждый щенок сосет ее, как может. Вот так вот, ромулы марсовы, — смачно икнул он, оскалив гнилостную желтизну зубов. — Молитвенно, молитвенно… Эй, горбун, мяса и вина!

Поужинал солдат-оборванец очень быстро и, не расплатившись, — мушкетеры заметили это, — исчез. А еще через несколько минут сержант-кучер, вернувшись из конюшни, сообщил, что неподалеку рыщет небольшая, человек на семь-восемь, банда дезертиров, которая тиранит хозяина, грабит постояльцев да буйствует на окрестных дорогах. Об этом, побаиваясь гнева горбуна, поведал ему работник-конюх.

— Мушкеты я уже зарядил, — добавил сержант, давая понять, что решение он видит только одно: готовиться к нападению.

— С вашими двумя мушкетами, господа мушкетеры, у нас их шесть. Хватит на целую роту. Я с мушкетом и пистолем спрячусь в конюшне. Конюх обещал подсобить вилами. Кто-то из вас может засесть в карете. Солдат, который приходил сюда, околачивался возле нее и видел, что она пуста. Проверять они вряд ли станут.

— В карете улягусь отдыхать я, — предложил Шевалье. — Одного мушкета мне хватит. Остальное сделает татарский лук. Шпагой владею плохо, но стреляю — дай Аллах такую меткость хоть хану, хоть перекопскому мурзе. Да освятит меня звезда путника.

На лестнице, ведущей на второй этаж, появился хозяин. Он успел провести в отведенные им комнаты кюре с женой и дочерью-толстушкой, которую родители везли к известному лекарю в Амьен, и сумел подслушать разговор остальных своих воинственно настроенных постояльцев.

— Вы что, в самом деле собираетесь противиться этим бандитам? — спросил он дрожащим голосом. — Они не убивают. Только грабят. Не убивают, если им не сопротивляются, — медленно спускался он вниз, произнося на каждой ступеньке два-три слова. — Поэтому вам лучше покориться. Их не менее девяти.

— Только потому, что вы постоянно покоряетесь, они и зверствуют в этих местах, — заметил Шевалье.

— Как только мои постояльцы узнают о дезертирах, они просто-напросто убегают отсюда. Даже ночью. В селе стоит заезжий двор моего «доброжелателя» — польского еврея Абрама Люблинецкого. Так вот, бегут они в основном туда. Мои деньги и мое разорение теперь в его кошельке.

— С конкурентами вам придется справляться одному, — огорчил его д'Артаньян. — А вот с бандой дезертиров, если только она появится тут ночью, мы поможем. Сколько у вас работников-мужчин?

— Трое. Да еще конюх.

— Сюда их. Вооружайте, как можете. Встречать грабителей будем здесь, в кабачке. Дверь черного хода забаррикадируйте. Окна тоже.

— На окнах у меня решетки. На всех.

Вооруженные пистолем, топором и кавалерийской саблей, работники собрались в зале в ту минуту, когда неожиданно вернулся Серж.

— Вы пришли, чтобы расплатиться, доблестный воин? — оголил шпагу д'Артаньян.

Дезертир отскочил, отбил саблей нацеленное на него оружие, но, увидев у лестницы вооруженных работников и де Мореля с наведенным на него пистолем, смирился.

— Молитвенно, молитвенно, — пробормотал он. — Зачем? Я ведь расплачусь. Не впервые.