Ниндзя в тени креста - Виталий Гладкий Страница 16

Ниндзя мог отыскать в толпе себе подобного даже с помощью своего носа. Дело в том, что основной едой ниндзя были тофу[36], овощи, просо и орехи. Отправляясь на задание, синоби принимал пищу без запаха, по которому его можно было вычислить. К тому же продукты с сильным запахом могли вызвать расстройство желудка. А еще ниндзя-лазутчик должен был как можно чаще принимать водные процедуры, чтобы его не выдала вонь немытого тела. Эти требования были обязательными для всех синоби, и бывшие ниндзя, превратившиеся в кагимоно-хики, особенно те, у кого был изощренный нюх, принюхивались в толпе едва ли не к каждому подозрительному. И если у человека отсутствовал запах или его старались заглушить различными благовониями (в особенности это касалось мужчин), за ним сразу же устремлялась толпа шпионов.

Кроме того, нужно было опасаться городской стражи. Это были отряды самообороны – мати-ёкко, призванные противостоять разбойникам кабуки-моно. В такие отряды шли отнюдь не самые доблестные и честные люди. Их костяк в основном составляли городские хулиганы, задиры, игроки; только столь никчемные люди могли решиться бросить повседневные дела и взять в руки оружие. Большую часть времени они играли в азартные игры, пили и совершали преступления, лишь немногим менее дерзкие, чем бесчинства кабуки-моно. А для того, чтобы оправдать свое существование перед городскими властями, мати-ёкко могли схватить на улице первого попавшегося, обвинить его в чем угодно и упрятать в тюрьму.

Гоэмон взял с собой и коробейку, хотя сегодня он не собирался заниматься торговлей. Она была нужна ему ради маскировки. Мало ли что может приключиться…

Улицы Киото полнились народом. Совсем недавно он лежал в руинах, оставшихся от военного лихолетья, но теперь на каждом шагу виднелись новые дома. Пока Гоэмон добирался до дома госпожи Хотару, он не обращал особого внимания, как много люду толчется на узких улочках столицы. У него была цель, и он шел к ней, как весной по реке лодка, которая пренебрегает ледяным крошевом у бортов и держит твердый курс к пристани. Однако непривычный для провинциала многолюдный бедлам, который творился везде, куда ни кинь глазом, заставил юного синоби сжаться в комочек. Он выглядел потерянным, и только хорошо тренированное самообладание позволило ему хоть как-то ориентироваться в окружающей обстановке.

Город для его уха оказался чересчур шумным. Наверное, сегодня был какой-то праздник, потому что Гоэмону попалась навстречу процессия, которая заставила его тут же перейти на другую улицу. Впереди нее шли музыканты, двое из которых несли подвешенный на палке большой барабан-тайко, а третий лупил в него что было мочи колотушкой, обмотанной тряпками – для более мягкого звучания, что помогало как мертвому припарки. Изощренный слух юного синоби подвергся серьезному испытанию, ему хотелось заткнуть уши и немедля куда-нибудь спрятаться, но куда? А если учесть, что вместе с барабанщиком шествовали флейтисты, мастера игры на китайских трещотках и прочие музыканты, дующие в пронзительно звучащие хитирики[37]и играющие на разнообразных инструментах, название которых Гоэмон не знал, то получалась знатная какофония.

Впрочем, и на параллельной улице о тишине можно было только мечтать. Толпа слуг несла богато отделанные носилки с каким-то важным императорским сановником, и два десятка гвардейцев-эмонфу верноподданнически орали: «Прочь с дороги! Куда прешь?! Кому говорят?!» Это они так козыряли перед своим господином, который прятался за шелковыми занавесками. Наверное, надеялись, на дополнительную плату.

Орали водоносы, предлагая ледяную воду, кричали погонщики быков, понукая своих флегматичных подопечных, пронзительно скрипели колеса повозок, ржали изрядно уставшие лошади купеческого каравана, пришедшего издалека, требуя как можно быстрее избавить их от груза, изрядно натершего холки, громко ухал, подпрыгивая на месте, сумасшедший или совсем пьяный ронин, судя по лохмотьям, в которых превратилась его одежда, и двум мечам за поясом… И всю эту пеструю картину глушил и припорашивал тонкий слой въедливой пыли, от которой у Гоэмона запершило в горле.

Неожиданно на пересечении двух улиц раздался истошный вопль, и вокруг мигом воцарилась тишина, прерывая лишь нервным хихиканьем какого-то умалишенного. Гоэмон подошел поближе и увидел самурая, который деловито протирал свою катану. А у его ног лежал обезглавленный труп. Похоже, убиенный простолюдин не высказал достаточного почтения к самураю, а то и просто толкнул его в толпе, за что и поплатился.

Впрочем, истинную причину столь жестокого поступка самурая Гоэмон определил быстро. Убитый принадлежал к самым низшим слоям Нихон, которые именовались «буракумин» – неприкасаемые. Наверное, в уличной толчее он нечаянно притронулся к одежде самурая, за что и был немедленно обезглавлен – голова бедняги лежала в водосточной канаве.

Буракумины были потомками касты представителей «подлых профессий». Таковыми считались мясники, дубильщики, кожевенники, мусорщики и могильщики – то есть те, кто выполняли самую грязную и неблагодарную работу. Часто неприкасаемых презрительно называли «йоцу» – четвероногие, приравнивая их к животным. Буракумины всегда селились отдельно от представителей других сословий.

Однако некоторым неприкасаемым удавалось переменить свою судьбу. Буракумины владели монополией на выделку воловьей кожи и производство из нее самурайских доспехов. Их изделия во время Столетней войны пользовались повышенным спросом, многие из них разбогатели, а кое-кто даже перешел в иное, более высокое, сословие, заключив брак с женщиной из почтенного, но обедневшего клана торговцев или ремесленников.

Дальше Гоэмон шел еще осторожней, ловко увертываясь от, казалось бы, неминуемых столкновений. В толпе было столько разных господ (в том числе и задиристых самураев, у которых нормальный мыслительный процесс начинался лишь после доброго удара мечом), что ему хотелось превратиться в серую незаметную мышку и шнырять между ног прохожих.

Наконец он добрался до рынка Нисики, где должен был найти нужного ему человека. На этом рынке в основном торговали рыбой оптом, но продавались и другие товары. Рынок располагался в узком переулке под названием Нисике-кодзи, длина которого составляла около четырех тё[38]. Гоэмон искал оружейную лавку. Ее владельцем был Фудзивара Арицугу. Ножи, которыми он торговал, пользовались повышенным спросом; лучше их не было во всей Нихон. Металл для них привозили из-за моря, он обладал потрясающей прочностью и узорчатой поверхностью, но был очень дорог, и катаны из него имели лишь немногие военачальники и князья. И то больше для того, чтобы похвастаться перед друзьями и соперниками.