Червонная Русь - Елизавета Дворецкая Страница 16

«Скажу, что хочу постриг принять! – пронеслось в голове Прямиславы. Никогда раньше она не думала о монашестве, но сейчас эта неожиданная мысль показалась ей спасением. – Тогда не откажет».

Это действительно был выход: игуменья очень любила рассказывать, как сама с детских лет чувствовала призвание служить Богу и приняла постриг в возрасте четырнадцати лет. Правда, княжну-бесприданницу, отец которой погиб в борьбе за власть, в миру ничего хорошего и не ожидало.

Ободренная решением, которое избавляло ее от участи заложницы, Прямислава встала и сделала шаг к двери. Но тут дверь открылась и вбежала послушница Кристина, или Крестя, как ее звали, поскольку ей было всего-то шестнадцать лет. Мать ее уже постриглась в этом же монастыре и звалась сестрой Софронией, а Крестя пока оставалась послушницей и ходила в линялом подряснике, из-под которого виднелась простая исподняя рубаха, и в черном платке.

– Княгиня! Приехали к тебе! – вытаращив глаза, воскликнула она. – Матушка Евфимия послала, чтобы ты вышла! От князя Вячеслава!

– Что? – Прямиславе показалось, что она ослышалась. – От кого?

– От туров… Ну, от батюшки твоего, от князя Вячеслава Владимировича, люди приехали! К тебе, говорят.

Прямислава опять села. От князя Вячеслава? От отца? Но что это значит? И правда ли это? Способ разобраться был только один: встать наконец и выйти.

Гости ждали ее в трапезной, там, где застали игуменью. Прямиславе сразу бросилось в глаза лицо Милюты Веченича, воеводы ее отца, которого она не видела все эти семь лет и от самого вида которого на нее вдруг пахнуло далеким, почти забытым временем, какой-то прошлой, утраченной жизнью. Боярину Милюте было уже под пятьдесят, но его волосы и борода оставались русыми, глаза из-под черных бровей смотрели умно и зорко, а весь его облик был полон силы и бодрости. Он сразу увидел вошедшую, но не спешил ее приветствовать, вглядываясь и пытаясь понять, та ли это, за кем его послали. За прошедшие семь лет дочь Вячеслава Владимировича изменилась гораздо больше, чем он! Провожали они тоненькую девочку с зареванным лицом, а теперь перед ним стояла рослая, стройная девушка с русой косой до пояса. С этой девушкой он не был знаком, но ее высокий, умный лоб, большие голубые глаза и черты лица так ясно напоминали князя Вячеслава, что сомневаться было нечего. Боярин Милюта изумлялся этой великой перемене, хотя, конечно, понимал, что за семь лет девочка не могла не измениться.

– Здорова будь, княжна! – наконец поклонился он ей, и у нее потеплело на сердце, когда она услышала его голос и слово «княжна». – Выросла-то ты как, Вячеславна! Прямо как березка стала!

– Здравствуй и ты, боярин! – Она улыбнулась, кланяясь в ответ. – Ты-то вовсе не изменился, такой же молодец! – сказала она, подходя ближе. – Будет тебе и обед, и баня, и постель, только ты уж не томи меня, скажи: с чем приехал? Что батюшка? Где он? Здоров?

– Здоров князь Вячеслав и тебе того же желает! – Милюта Веченич кивнул и погладил бороду. – Он теперь в селе Ивлянке, на Припяти. На Туров идем. Знаешь ведь про наши дела?

– Как не знать! Когда же вы из Венгрии успели? Ведь это какая даль!

– Да мы и в Венгрию не успели, только до Галича и добрались. Там нас и новости застали. Не все в Турове предатели, слава Богу, есть еще те, кто помнят, кому крест целовали. Боярин Воинег Державич нам вслед сына послал, тот и рассказал, что надо назад поворачивать. Вот мы и повернули. Теперь домой идем, воров взашей гнать. Во Владимире торговые гости здешние говорили, что с собой в Туров князь Юрий холопок взял, а жену оставил, а нам и это на руку. Раз, говорит князь Вячеслав, не умел князь Юрий ценить нашей дружбы, так и поделом… Ну да батюшка тебе сам все расскажет. Собирайся, княжна, до Турова еще ехать долго, а ждать нам некогда.

– Прямо сейчас и поедем? – Прямислава едва верила в такой поворот событий.

– Прямо сейчас, чего ждать-то?

– Ты что же это, воевода, жену у мужа увезти хочешь? – Игуменья Евфимия, до сих пор молча их слушавшая, нахмурилась. – Что князь Юрий-то скажет на это? Кого Бог соединил, того человек не разлучает!

Но Прямиславу ее слова не смутили. Сообразив, что она прямо сейчас вырвется из монастыря и уже на днях увидит отца, она пришла ее в такой восторг, что ей хотелось визжать и прыгать. Игуменья не имела власти задержать княгиню, а ее одобрение Прямиславу не волновало.

– Не знаю, матушка, – спокойно ответил игуменье боярин Милюта. – Я за князя не решаю.

– Хочет с дочерью повидаться, если рядом оказался, пусть повидается, какой в этом грех? – добродушно посочувствовал отец Селивестр, монастырский духовник. Он понимал, что не все так просто, но делал вид, что ничего особенного не происходит.

Игуменья подозрительно посматривала то на одного, то на другого, не зная, на что решиться. Отец Селивестр бросил ей многозначительный взгляд: незачем, матушка, на неприятности нарываться.

– Уж кого Бог соединил… – повторила она. – Зачем же Вячеслав Владимирович это придумал? Хочет повидаться – пусть приезжает, мы всегда гостям рады. А княгине надо бы к мужу собираться, он над ней голова.

– Это, матушка, не нашего ума дело, это дело княжье, – ответил игуменье боярин Милюта. – Князь Вячеслав велел мне к нему дочку доставить, я доставлю. А кто кому голова – не мое дело.

Он говорил спокойно, миролюбиво, но в этом уверенном «доставлю» слышалась твердая решимость исполнить поручение. Игуменья умолкла, вспомнив, что ей, при ее сане, не вполне уместно вмешиваться в мирское дело.

– С кем же ты поедешь? Одна нянька будет провожать? – озадаченно спросила она. – С одной нянькой, как сирота какая-нибудь? Хоть Крестю вот возьми! – Взгляд ее упал на юную послушницу, которая стояла поодаль, якобы на случай, что ее услуги понадобятся, а на самом деле с любопытством ловя каждое слово. – Она тебя проводит, а там вместе назад. Или… – Игуменья колебалась, не зная, придется ли Прямиславе вернуться сюда. – Как там Бог велит… Может, в Туров поедешь… Ну, пришлешь ее ко мне, как не нужна будет. А то нехорошо так: скажут, игуменья одну отпустила, как сироту какую-нибудь…

– Спасибо, матушка, – коротко поблагодарила Прямислава.

Пока Зорчиха собирала пожитки, для женщин отыскали кибитку. После обеда тронулись в путь. Никто их не задерживал: юные князья Юрий и Вячеслав то ли не успели вовремя узнать об отъезде княгини, то ли не решились вмешиваться. Игуменья Евфимия благословила в дорогу, и вот уже кибитка выехала на разбитые плахи Апраксиной улицы. Прямислава смотрела в окошко, и сердце у нее учащенно билось. Она не помнила ни Смоленска, в котором родилась, ни Турова, из которого ее выдавали замуж, и Берестье стало для нее почти родным городом, единственным, который она знала и к которому привыкла. Как часто за эти семь лет она проходила здесь пешком под охраной одной только няньки, а теперь ее провожает целый отряд с воеводой! Еще сегодня утром она не догадывалась, что ей придется так скоро покинуть не только монастырь, но и Берестье. Надолго ли? Или навсегда? Едет ли она всего лишь повидаться с отцом, или судьба ее, казалось бы навек определенная еще в детстве, решительно меняется?