Ковчег могущества - Ольга Крючкова Страница 16

Таусер кивнула в знак готовности рассказать всё без утайки. Затем осмотрелась: скромное жилище Эннаны, крытое сухим папирусом, почти не изменилась. Как и много лет назад, посреди единственной комнаты стоял, в окружении колченогих табуретов, покосившийся от времени стол. В притулившемся в углу сундуке хранился нехитрый скарб знахарки; вместо спального ложа на полу лежала грубая циновка, сплетенная из длинных стеблей папируса и небрежно прикрытая шерстяным одеялом. В большом глиняном кувшине с широким горлом поблескивала чистая прохладная вода для питья и омовений. С потолка гроздьями свисали пучки ароматных сухих трав. Из ниш, выкрашенных в синий цвет, «выглядывали» алебастровые изваяния богов: покровительницы рожениц Месхенет в окружении четырёх карликов Бэсов, её мужа Шаи – покровителя судьбы, и богини радости Баст, окруженной многочисленной компанией неизменных своих помощниц кошек, миниатюрные фигурки которых были выполнены из золотистого оникса с молочно-бежевыми прожилками.

Подойдя к столу, Таусер присела на один из табуретов.

– Я помню, ты умела избавлять женщин от нежеланного плода, – начала она издалека.

Старуха снова усмехнулась:

– Это самое простое из того, что я могу.

Набравшись смелости, Таусер выложила всё как на духу:

– Я хочу, чтобы ты приготовила снадобье, способное умертвить плод в чреве женщины, но самой ей не причинить при этом особого вреда. А главное, ни у кого не должно возникнуть подозрений, что смерть плода наступила в результате действия… – она осеклась на полуслове.

– …Яда, – невозмутимо закончила за неё фразу Эннана. – Что ж, госпожа, есть у меня рецепт такого снадобья. – И, прикинув что-то в уме, добавила: – На его приготовление у меня уйдет три дня, а твой кошелек облегчится… ну, скажем, на десять серебряных драхм.

– Если яд сработает, ты получишь сто драхм! – клятвенно заверила колдунью Таусер.

Старуха, молча, кивнула в знак согласия, после чего приступила к расспросам:

– Та женщина, что должна выпить снадобье – богата? Много ли у неё слуг? Как часто посещает её покои супруг?..

Таусер слегка растерялась:

– Эннана, но зачем тебе это знать?

– Чтобы снадобье не дало осечки… Лучше будет, если женщина примет его вместе с пищей. Её же супругу, вздумай он отведать то же самое яство, снадобье не причинит никакого вреда.

– До чего же ты умна, Эннана! – с неподдельным восхищением в голосе воскликнула Таусер.

Старуха сухо усмехнулась:

– Я просто хорошо знаю свое ремесло, драгоценная моя госпожа. Позволь мне сорвать несколько гроздей винограда, растущего на одном из склонов поместья: они прекрасно подойдут для воплощения твоего замысла.

– Ты имеешь в виду золотистый сорт винограда, вино из которого поставляется ко двору фараона? Да сорви столько гроздей, сколько пожелаешь!

– Благодарствую, госпожа. Итак, жду тебя через три дня… – проскрипела знахарка, прощаясь с гостьей.

* * *

По истечении оговоренных трех дней Таусер снова отправилась к Эннане. На сей раз женщина выглядела гораздо увереннее, ибо мысленно она уже преступила черту, отделяющую добро ото зла… Правда, после первого посещения знахарки ей приснился суд Осириса: боги Тот и Анубис взвешивали ее сердце, сравнивая количество совершенных ею на земле добрых дел и злых. Сон оказался чрезвычайно неприятным, если не сказать – страшным: перед Таусер промелькнули картинки всех ужасов Дуата, уготованных тем, кто не задумывается при жизни о своих поступках. И всё-таки кошмарное сновидение не заставило Таусер изменить своего решения относительно избавления от не успевшего ещё родиться, но уже ненавистного ребенка Нефрури. «Я принесу потом щедрые дары богам, и они простят меня за мой грех», – с этими мыслями женщина и вошла в хижину Эннаны.

Знахарка сидела за столом, придерживая сморщенными руками, стоявшую перед ней небольшую плетёную корзинку, прикрытую отбеленным куском холста.

– Всё готово, госпожа, – проскрипела знахарка при появлении гостьи и неспешно стянула холстину с корзинки.

Взору Таусер предстали золотистые гроздья винограда. Они выглядели настолько восхитительными и аппетитными, что ей немедленно захотелось отведать хотя бы одну ягодку.

– Бесподобное зрелище! – с чувством воскликнула Таусер. – И что, неужели каждая виноградина отравлена?

– Именно так, – подтвердила знахарка.

– Выглядит весьма аппетитно, – похвалила творение старухи гостья.

– Никто не устоит перед соблазном угоститься такой ягодкой, уж поверь мне, госпожа. – Всё с тем же невозмутимым видом знахарка отщипнула золотистую виноградину с самой верхней грозди и, положив ее в рот, причмокнула: – Изумительный вкус! – Заметив отразившийся в глазах Таусер испуг, поспешила успокоить: – Я же предупреждала, госпожа: снадобье, которым я пропитала виноград, опасно только для находящегося в чреве матери плода. Всем же остальным золотистые сочные ягоды ничем не грозят. Не желаешь ли сама испробовать и убедиться?

Таусер не пожелала и, подхватив со стола корзинку со «смертельными дарами», она поспешила покинуть хижину Эннаны.

– В случае успешного исхода дела ты получишь обещанные мною сто драхм… – пробормотала Таусер уже на ходу.

….Следуя мимо озера с гнездовьями фламинго, Таусер лихорадочно размышляла: «Каким образом доставить виноград во дворец так, чтобы он оказался именно в покоях Нефрури? Подкупить кого-нибудь из служанок?.. Опасно: впоследствии её показания могут обернуться против меня… Что ж, тогда остается единственный выход – навестить наложницу эрпатора самолично. А почему бы и нет? Предлог найду: пожелала, мол, справиться о её самочувствии. Вот заодно и угощу "виноградом, выращенным в собственном поместье…"»

* * *

Самочувствие Нефрури ухудшалось с каждым днем. Все обитатели дворца молили Исиду ниспослать молодой женщине сил, дабы она смогла преодолеть невесть откуда свалившийся на неё недуг. Пока же, увы, никаких изменений в сторону улучшения не происходило.

Даже Пент, опытный придворный врачеватель, не мог, сколько ни тщился, определить причину недомогания наложницы эрпатора, и посему вынужден был остановиться на предположении, что она просто слишком молода и хрупка для столь ранней беременности. Не теряя, тем не менее, надежды поднять девушку на ноги, Пент практически неотлучно находился подле её ложа, но та по-прежнему почти не вставала и категорически отказывалась от еды.

Тея переживала болезнь Нефрури, словно собственную, и чуть ли не ежечасно посылала прислужниц справиться о её здоровье. У одной только Таусер недомогание юной наложницы вызывало чувство потаённой радости. Мысленно она уже предвкушала гибель не только плода, но и смерть самой девушки, однако в присутствии Теи, искусно притворяясь, без устали сокрушалась и причитала как о состоянии Нефрури, так и о возможном отражении её недуга на здоровье ещё не рожденного ребёнка.