Паруса и пушки - Александр Бушков Страница 15

(Да-да, господа мои, мужики и дамы, именно листовки. Они появились уже в те времена. Я так и не выяснил, были ли они рукописными или печатными, но не удивлюсь, если окажется, что все же печатными. Печатное дело в то время уже стояло на высоте, типографии в Лондоне имелись, а отпечатать листовку гораздо проще, чем книгу. Примерно в те же самые годы, во время Ливонской войны Ивана Грозного, тамошние немцы распространяли как раз печатные антирусские листовки. Почти такие же, которыми их отдаленные потомки во время Первой мировой засыплют полстраны: изображение клыкастого, как дикий зверь, казака с волосьями до пояса и кратким сопроводительным текстом – вот так выглядят «руссише казаки», которые вот-вот придут в Германию и в первую очередь заживо съедят младенцев, а потом примутся и за взрослых, в первую очередь молодых – у них мясцо мягче. Ливонские немцы использовали именно такие агитки, рассчитанные в первую очередь на неграмотных: минимум текста и живописные изображения звероподобных московитов, которые всех мужчин съедят, а всех женщин перенасилуют. Со вздохом следует отметить исторической точности для: русские войска, в значительной части состоявшие из татар, башкир и прочих «инородцев», и в самом деле давали некоторые основания для такой пропаганды. Съесть, конечно, никого не съели, но грабежей, поджогов и разрушений хватало, да и женщин в захваченных городах не обходили вниманием, как раз наоборот. Не стоит видеть в этом пресловутое «русское варварство»: так вели себя на земле противника абсолютно все воюющие армии – и во время Франко-прусской войны французские чернокожие зуавы скопом насиловали прусских медсестер, и в Первую мировую бывало всяко…)

Черт побери, нешуточные хлопоты в Лондоне доставляли даже дети! Кто-то придумал игру «Королева против Уайетта» – и в самый короткий срок сотни мальчишек и девчонок из бедных лондонских окраин начали устраивать меж собой настоящие сражения. И это была отнюдь не безобидная забава – дрались всерьез, так что многие получили ранения, некоторые – серьезные. Мальчишку, игравшего роль испанского принца, взяли в плен и повесили по-настоящему. Не подоспей вовремя взрослые, он бы так и задохнулся в петле. Игра приняла такой размах, что пришлось вмешаться самой королеве – Мария велела выпороть всех игроков и на пару дней посадить в тюрьму. После чего игра сошла на нет (что вы там ни говорите, а розга все-таки – неплохое воспитательное средство. Не зря телесные наказания в частных английских школах отменили только в начале нынешнего столетия).

Обстановка была столь напряженной, что, когда Елизавету перевозили из Вестминстера в Тауэр (надежности ради не по городу, а по морю и по Темзе), вокруг королевского дворца сплошным квадратом-каре встали несколько сотен солдат. Это была единственная воинская часть, на которую королева могла полагаться полностью – солдаты, в большинстве своем католики, были навербованы как раз на Севере Англии и к лондонцам-протестантам относились без малейшей симпатии. Дымились зажженные фитили аркебуз, сверкала сталь, лица были угрюмыми, хмурые северяне готовы были рубить и стрелять направо и налево…

Одним словом, политическая погода была хуже некуда – небо сплошь заволокли черные тучи, в любой момент можно было ожидать нешуточной грозы с ливнем и молниями. В таких условиях Тайный Совет (к тому же увлеченный фракционной грызней) и не собирался затевать дискуссию по поводу судьбы Королевны Девяти Дней – в политическом смысле она была даже не пешкой, а совершеннейшим нулем. Главную задачу выполнили, Нортумберленда свалили – вот и ладненько. Казнят леди Джен или помилуют, членам Тайного Совета было глубоко безразлично. Выражаясь вульгарно, по барабану. Фиолетово, как нынче говорят.

А вот к Елизавете, пользовавшейся популярностью и любовью у значительной части населения, так равнодушно никак нельзя было отнестись. На политической шахматной доске это была не пешка и даже не фигура – пожалуй что ферзь…

Вот о ее судьбе как раз принялся оживленно дискутировать Тайный Совет. Как обычно, мнения были прямо противоположными. Епископ Гардинер яростно выступал за казнь, особо упирая на то, что Елизавета как раз и способна в любую минуту стать «живым знаменем» нового бунта против королевы, антикатолического мятежа. Противостоящая фракция Пэджета стояла за помилование: то ли и в самом деле Пэджет был тайным протестантом, то ли не столь прямолинейным, как Гардинер, то ли его фракция попросту действовала по принципу «если оппоненты говорят, что это черное, мы скажем, что это белое». Как бы там ни было, к единому мнению прийти не удалось. Впрочем, к нему ни разу не удалось прийти за все время фракционной грызни…

К немалому удивлению некоторых, за помилование высказался приглашенный принять участие в дискуссии жених Марии, принц Филипп Испанский, к тому времени уже прибывший в Англию. Ни малейшего гуманизма в этом усматривать не следует – когда это испанские католики проявляли гуманизм по отношению к еретикам? (А для католической церкви по разряду ересей проходили и протестантизм, и англиканство.) Ларчик открывался просто: принц был человеком умным и тоже в отличие от упертого Гардинера понимал, что казнь Елизаветы может вызвать серьезное возмущение у части англичан, а следовательно, и новые мятежи. Он просто-напросто предлагал более изящное решение проблемы – сплавить Елизавету замуж на континент, скажем, за принца Евгения Савойского, после чего она согласно английским законам автоматически потеряет права на престол.

Вполне возможно, именно его мнение оказалось решающим – Мария уже успела по уши влюбиться в жениха со всем нерастраченным пылом тридцатисемилетней девственницы.

Так что Елизавета и сохранила голову на плечах, и через три месяца была выпущена из Тауэра. Но полной свободы ей не дали – отправили в отдаленный замок Вудсток, где она и жила под сильной охраной, фактически в заключении. Командовал охраной человек в королевстве не последний – сэр Генри Бедингфилд, комендант Тауэра, капитан королевской гвардии, член Тайного Совета. Католик, получивший к тому же от королевы в подарок часть конфискованных у Уайетта земель. Человек, на которого Мария могла полностью полагаться.

(Никаких свидетельств не сохранилось, но я крепко подозреваю, что сэр Генри получил устный приказ, аналогичный тому, что наша Екатерина Вторая когда-то дала офицерам, командовавшим охраной низвергнутого еще во младенчестве (и законного!) императора Иоанна Пятого Антоновича: при любой попытке освободить узника немедленно его убить. Очень уж он был для Екатерины опасен – не просто «живое, знамя», а законный император. Те, кто не искалечен ЕГЭ, должны помнить, что приказ офицеры выполнили. Уж если в восемнадцатом столетии отдавались такие приказы, они тем более были возможны в гораздо более жестоком шестнадцатом. Впрочем, это только мое предположение, на истинности которого я не настаиваю. Просто-напросто как автор не одного детектива не могу исключать и такую версию.)

А теперь поговорим подробнее о правлении Марии Тюдор, но сначала…

Небольшое нелирическое отступление об источниках и ляпах.

Честно признаться, порой разнобой в источниках меня просто бесит. В первом томе данного зело ученого труда (шучу-шучу, не спешите швыряться тапочками и истерить в Интернете!) я в полном соответствии с реальностью писал: существуют три средневековые хроники, описывающие битву при Гастингсе. Все три признаны подлинными, достоверными. И каждый из них дает свое описание битвы, не похожее на два других. Так что я всего-навсего выбрал то, которое мне больше всего понравилось, – и попробуйте мне доказать, что я не прав. Все равно слушать не стану. Тот, кто будет писать о Гастингсе после меня, вправе поступить по-своему и выбрать тот вариант, который больше нравится ему.