Бич Божий - Уильям Дитрих Страница 14

Вот как я стал участником этой истории и с трудом смог поверить, что меня выбрали сопровождать последнее императорское посольство ко двору Аттилы, короля гуннов, в дальнюю землю Хунугури. Ещё за день до этого предложения мне казалось, что жизнь моя кончилась. Но вот она возродилась, и передо мной открылись новые горизонты!

В незрелом возрасте двадцати двух лет я был уверен, что успел познать все горькие разочарования, уготованные судьбой. Моё владение языками и пером осталось невостребованным, а будущее не сулило никаких перспектив. После потери трёх судов, груженных бочками вина, — они разбились о скалы на Кипре — дела нашей семьи пошли из рук вон плохо. Да и что могло быть хорошего в профессии торговца и писца, когда нет капитала для торговли? Мой солидный и скучный брат добился желанного поста в армии во время персидской кампании, но премудрости воинского искусства были мне неинтересны, и я никогда не помышлял о подобной возможности. А хуже всего было то, что Оливия, прелестная юная дева, к которой я стремился всем сердцем, отвергла меня под надуманными предлогами. По сути, все они сводились к тому, что моё будущее выглядело слишком незавидным, а её очарование было слишком явным, и она не желала связывать свою судьбу с моей, столь неопределённой. Что случилось с бессмертной любовью и нежными чувствами? Очевидно, с ними расправились, как с обрезанными на кухне костями или старыми сандалиями, то есть попросту выбросили на помойку. Я был не просто сокрушён, я был выбит из колеи. Почему все эти невзгоды обрушились на меня? Родственники и учителя льстили мне с детских лет, уверяя, что я красив, силён, умён и красноречив. Но как оказалось, для женщин все эти качества ничего не значили в сравнении с успешной карьерой и накопленным богатством. Когда я увидел Оливию в обществе своего соперника Децио — глупого юнца из богатой семьи, то почувствовал, до чего болезненны сердечные раны. Он был даже не поверхностен, а пуст — ни одна черта его характера так и не проявила себя в полной мере и, наверное, не могла проявить. Однако унаследованного им состояния хватило бы не на одно поколение прожигателей жизни. Разумеется, мне случалось думать о самоубийстве, мести или мучениях, и я готов был пожертвовать собой, лишь бы Оливия и весь мир пожалели об утрате, поняв, куда завели их корысть и бездушие. Я лелеял жалость к самому себе и как будто полировал её, пока она не засверкала, словно идол.

И тут мой отец сообщил отрадные новости.

«Твоё странное увлечение языками и наречиями наконец-то принесло свои плоды», — сказал он мне, не потрудившись раскрыть причину своего воодушевления. Я занимался науками с такой же страстью, как мой брат — атлетикой, и свободно говорил по-гречески, латыни, на германском и с помощью бывшего гуннского пленника Рустиция, учившегося в одной школе со мной, немного по-гуннски. Мне нравились странные, точно присыпанные гравием, звуки этого языка с тяжёлыми согласными и редкими гласными, хотя я понимал, что вряд ли смогу применить свои познания на практике. Ведь гунны не торговали, почти не путешествовали, и у них не было своей письменности. Всё, что мне удалось о них выяснить, казалось лишь экзотическими слухами. Они напоминали огромную и загадочную тень где-то за нашими стенами. Многие византийцы шёпотом заявляли, что Аттила — это, возможно, Антихрист из библейских пророчеств.

Разумеется, мой отец не видел никакого практического смысла в изучении варварского наречия, и, по правде говоря, семья Оливии Тутилины разделяла его недоверие. Сама она относилась к моим туманным учёным исследованиям как к нелепой причуде, и, невзирая на свою страсть, я огорчался, когда ей надоедали мои восторженные рассказы о военных походах Ксенофонта ^[20], подробные сведения о сезонной миграции птиц или попытки связать движение звёзд с политикой и судьбой.

«Ионас, ты размышляешь о таких глупостях!» — укоризненно замечала она. Однако теперь мои склонности неожиданно нашли применение.

— Посольство должно вот-вот отправиться на переговоры с Аттилой, а учёный, назначенный на должность писца, заболел, — пояснил мне отец. — Твой знакомый Рустиций услышал, что ты сейчас сидишь без дела, и замолвил за тебя слово помощнику Хризафия. Ты никогда не станешь солдатом, как твой брат, но мы все знаем, что ты хорошо пишешь, а им понадобился писец и историк, готовый провести несколько месяцев в чужих краях. Вот выбор и пал на тебя. Я договорился, чтобы они выплатили вперёд кое-какую сумму. Её хватит на аренду корабля, и мы сможем поправить наши дела.

— Ты уже начал тратить мои деньги?

— В Хунугури ничего нельзя купить, Ионас, но можно многому научиться. Воспользуйся этой возможностью, а затем для разнообразия займись практическими вопросами. Если ты исполнишь свои обязанности и останешься цел и невредим, на тебя обратит внимание император или его первый министр. И тогда ты сможешь сделать карьеру, мой мальчик.

Мысль о путешествии в составе государственной миссии взволновала меня, а перспектива познакомиться с гуннами заинтересовала, хотя и явно напугала.

— Что я должен делать?

— Записывать свои наблюдения и держаться в тени.

Сто лет назад моя семья эмигрировала из нашего родного Эфеса ^[21] в новый город Константинополь. Благодаря торговле, удачным бракам и успехам на государственной службе мои предки сумели пробиться в высшие классы общества. Однако капризная фортуна всегда препятствовала нашему подъёму на самый верх, а разбившиеся на Кипре суда — последний тому пример. Но теперь и у меня появился шанс. Я буду помощником уважаемого сенатора Максимина, нашего посла, и поеду верхом в Хунугури вместе с тремя гуннами и двумя переводчиками: Рустицием и неким Бигиласом, о котором я ничего не слышал. Мы — семеро мужчин — и наша свита из рабов и телохранителей отправимся в путешествие в земли варваров за Дунаем и встретимся со знаменитым Аттилой. Мне тут же пришла в голову мысль, что, вернувшись, я расскажу немало захватывающих историй и они произведут впечатление на любую хорошенькую девушку. Надменная Оливия ещё пожалеет, что отвергла меня, и сгорит со стыда, а другие дамы станут добиваться моего общества! Вчера моё будущее казалось беспросветным, а сегодня я уже помогал сохранять мир в империи. В тот вечер я помолился всем святым в нише Девы Марии, прося ниспослать мне удачу.