Время умирать - Уилбур Смит Страница 14

В царящей в скрадке тишине Клодия отчаянно пыталась взять себя в руки и справиться с нахлынувшими эмоциями.

«Дело не в нем, — убеждала она себя. — Я реагировала вовсе не на него. Он для меня — пустое место. Это просто результат напряженнности и взвинченности, а вовсе не его рука. Он ничуть меня не привлекает. Я люблю чувственность и тонкость, а он просто быдло, наглое и жестокое.

На другом берегу среди травы вдруг снова возникло движение и донесся звук тяжелого тела, шлепнувшегося на землю.

За ее спиной Шон вдруг зашелся в приступе беззвучного хохота, и на одно невероятное мгновение ей померещилось, что он смеется над ней, но тут он прошептал:

— Он улегся. Не поверите, но он решил передохнуть прямо под приманкой. Ну и наглый же сукин сын!

Мысли Шона были заняты девушкой в ничуть не меньшей степени, чем львом. Он возвращал ей ту неприкрытую антипатию, которую она проявляла к нему в полной мере. Тем более приятно было поддразнивать ее и всячески ей досаждать. Само собой, скрадок во время львиной охоты всегда являлся самым подходящим местом, чтобы вывести женщину из равновесия. Именно так начиналось множество его самых примечательных любовных приключений. Сидя в скрадке, они всегда оказывались под его полным психологическим контролем, как дети на уроке. Тут он был хозяином, и они вынуждены были полностью подчиняться ему. Возникающее в результате напряжение и нервное возбуждение делали их особенно восприимчивыми и податливыми, предвкушение опасности и кровопролития повышало их чувствительность, как физическую, так и сексуальную. Было забавно узнать, что эта надменная, испорченная, лицемерная американская стервочка ничем не отличалась от всех остальных.

Возможно, сейчас она тихо ненавидит и его, и себя за свою минутную слабость. Сидя за ее спиной, он едва заметно улыбнулся. Он предвидел это благодаря никогда не подводившему его инстинкту прирожденного волокиты, несомненно, являвшемуся даром божьим. Он внимательно проштудировал мемуары Казановы и отметил, что старый повеса точно описал его в своей книге. Когда любая женщина приходит в возбуждение, она начинает подавать множество свидетельствующих об этом знаков: у нее учащается дыхание, на лице появляется румянец, меняется манера держаться, она начинает совершать едва заметные телодвижения и даже пахнет совсем по-другому. В общем, происходит то, что мало кто из мужчин может заметить, а уж тем более правильно истолковать. Это был дар, которым наделены лишь великие любовники. Самое главное — это когда начать действовать и насколько далеко заходить на каждом этапе, вот в чем фокус, сказал он себе.

Несмотря на то что сейчас она сидела, нарочито отвернувшись от него, ему были видны ее правая щека и кончики длинных темных ресниц.

Она заплела свои блестящие черные волосы в толстую косу, свисавшую между лопатками. Поэтому ее шея — изящная колонна, увенчанная маленькой аккуратной головкой, — была оголена. Так вот, кожа на ее щеке и шее все еще хранила на себе следы сердитого румянца, хотя уже и загорела на африканском солнце до такой степени, что ее запросто можно было снимать для рекламы крема для загара в одном из глянцевых дамских журналов.

Пока он рассматривал ее, румянец постепенно сошел на нет и она снова взяла себя в руки, но ему было видно, как напряжен сосок ее изящной, почти девической груди под хлопчатобумажной футболкой. Размером со спелую ягоду тутовника, он все еще упруго торчал вперед, сквозь тонкую ткань можно было разглядеть, что он цвета темного вина. Наконец он начал опадать и уменьшаться в размерах. Это позабавило Шона, и он снова беззвучно рассмеялся.

«А ведь у тебя и у самого недурно встал, — усмехнулся он. — А ведь ты на дух не переносишь эту маленькую дрянь».

Он переключил внимание с девушки на невидимого кота, развалившегося сейчас в траве на другом берегу реки.

В следующий раз они увидели льва, когда уже почти стемнело и на западном горизонте оставались лишь едва заметные следы заката, но Шон расположил приманку и скрадок таким образом, что даже эти жалкие остатки солнечного света позволяли им видеть, что происходит на поляне. Они услышали шорох травы, свидетельствующий о том, что лев наконец поднялся, и напряженно подались вперед. Рикардо вскинул приклад ружья к плечу и приник глазом к телескопическому прицелу.

В этот момент лев внезапно появился из травы — огромная темная бесформенная масса, едва видимая на фоне бледного неба, — и стал слышен скрип цепи, на которую была подвешена приманка. Лев вцепился в тушу и сейчас всем весом тянул ее, стараясь оторвать лакомый кусок.

— Тебе хорошо видно? — спросил Шон у Рикардо. Лев производил столько шума, что ему пришлось говорить почти так же громко, как при обычном разговоре, но Рикардо не ответил. Он медленными круговыми движениями водил длинным стволом ружья, отчаянно пытаясь в свете последних угасающих лучей разглядеть перекрестье прицела.

— Нет, — наконец вынужден был он признать свое поражение. — Слишком темно.

Клодия почувствовала облегчение от того, что ей не придется стать свидетельницей бойни, но Шон негромко произнес:

— Ладно, видно, придется досидеть здесь до утра и попытаться подловить его на рассвете.

— Сидеть всю ночь! — Несмотря на его приказ соблюдать полную тишину, Клодия сейчас была так удивлена перспективой провести всю ночь в скрадке, что жалобно запротестовала.

— Вы же обещали терпеть все невзгоды, — улыбнулся Шон, заметив тревогу в ее голосе.

— Но ведь… разве Джоб не должен пригнать машину? — В голосе ее сквозило отчаяние.

— Нет, пока не услышит выстрел.

Она в полном отчаянии скрючилась в кресле. Ночь была бесконечной и холодной, а со стоячего зеленого пруда у сухого русла налетели москиты и принялись кружиться вокруг них, совершенно не обращая внимания на репеллент, которым Клодия намазала открытые участки кожи.

За рекой лев время от времени возобновлял пиршество, а потом вновь укладывался отдыхать.

Вскоре после полуночи он вдруг принялся реветь, издавая оглушительные звуки, выведшие Клодию из неудобной дремоты и заставившие ее сердце испуганно забиться в груди. Ужасающий звук наконец перешел в серию все более и более тихих горловых рыков и затих.

— С чего это он? — едва слышно спросила Клодия.

— Чтобы весь мир знал, кто здесь хозяин.

Потом, повизгивая и завывая, как целая стая призраков, пришли гиены и от возбуждения, вызванного запахом мяса, принялись что-то неразборчиво бормотать. Но лев отогнал их, внезапно накинувшись на непрошеных гостей из густой травы, громко рыча и ревя. Правда, стоило ему отойти и возобновить прерванную трапезу, как они снова оказались тут как тут и принялись подвывать и хохотать, неустанно кружа вокруг дерева с приманкой.

Примерно за час до рассвета Клодия, сидя в кресле, наконец забылась тревожным сном, свесив голову под неудобным углом. Внезапно она проснулась и поняла, что уже рассвело настолько, что можно различить звенья цепи, на которой подвешена туша.