Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю - Роберт Д. Каплан Страница 13

Однако когда дама Ребекка посетила Загреб весной 1937 г., в умах хорватских католиков вызревала новая мысль о единении славянских христиан, отличная от той, которую проповедовал Штросмайер. Изменения происходили под активным влиянием архиепископа-коадъютора Алоизия Степинаца, который к концу этого года станет архиепископом Загреба.

Степинац родился в 1898 г. в зажиточной крестьянской семье к югу от Загреба. Он был пятым из восьми детей. Принимал участие в Первой мировой войне, затем изучал агрономию и стал активным участником католической студенческой ассоциации. В 1924 г. он разорвал помолвку с местной девушкой и перешел в духовенство. Последующие семь лет провел в престижном иезуитском Грегорианском университете в Риме. Обучение смог оплатить его состоятельный отец. По окончании Степинац попросил назначить его в небольшой приход. Но архиепископ Загреба Антун Бауэр (безусловно, учитывая научные достижения Степинаца, который уже обладал докторской степенью по философии и теологии), привлек тридцатидвухлетнего одаренного человека к работе в своей канцелярии.

Трудно представить двух более непохожих хорватов-католиков, чем Штросмайер и Степинац. Штросмайер был южнославянским националистом, боровшимся против австрийцев и Ватикана, а Степинац – чисто хорватским националистом, который поддерживал Ватикан и австрийцев в их борьбе против своих южнославянских братьев – сербов. Степинац, по словам архиепископа Бауэра, с юных лет был «чрезвычайно праведным», в то время как Штросмайер любил вино, лошадей и красивую жизнь.

Молодой Степинац считал своих коллег по католической студенческой ассоциации недостаточно религиозными. На церемонии помолвки, еще до того, как обратиться в духовенство, Степинац отказался поцеловать невесту, сказав, что «это не таинство». Заняв в 1934 г. пост архиепископа-коадъютора, Степинац облачился в пояс и наплечник францисканцев, чтобы публично идентифицировать себя с идеалом бедности. Вскоре он стал проводить службы и шествия против богохульства и плотских грехов. Его страстные выступления, особенно против совместного купания и загорания на пляжах мужчин и женщин, несли явно кромвельский дух. Судя по дневнику Степинаца, он был убежден, что католические идеалы чистоты следует распространить и на православную Сербию. «Если бы было больше свободы, – писал Степинац, – Сербия за двадцать лет стала бы католической». В своем догматизме он считал всех православных изменниками. «Самым идеальным для сербов было бы вернуться к вере своих отцов, то есть преклонить голову перед наместником Христа на земле – Его Святейшеством. Тогда мы наконец смогли бы свободно дышать в этой части Европы, поскольку византинизм играл устрашающую роль… в связи с турками».

Стелла Александер в подробном и сочувственном описании карьеры Степинаца «Тройной миф: Жизнь архиепископа Алоизия Степинаца» (The Triple Myth: A Life of Archbishop Alojzije Stepinac) пишет, что когда он «позже, во время Второй мировой войны, увидел на практике плоды своих идей, то пришел в ужас».

Я вошел в Загребский собор и обратил внимание на ряд плакатов с изображениями папы Иоанна Павла II. Образ папы всегда имел особое значение в Хорватии благодаря одному-единственному факту: несмотря на близость Хорватии к Италии и Ватикану и несмотря на пограничное положение между западным и восточным христианством, о примирении с которым папы давно думали, этот папа, который уже посетил самые дальние уголки Африки и Азии, за свои первые десять лет в роли понтифика все еще не добрался до Хорватии. Это объясняется в первую очередь наследием кардинала Степинаца.

В нефе мое внимание привлекла массивная бронзовая скульптура с изображением страданий Христовых, «Голгофа» хорватского скульптора Ивана Орлича. Расположенная справа у входа в собор, она источает силу и мощь. Группа монахинь в белых одеждах преклонили колени перед ней в молчаливой молитве. Над ними, на голубом потолке, сияют золотые звезды. Я прошел вперед, к левой стороне алтаря, где расположен каменный барельеф с изображением коленопреклоненного Степинаца, которого благословляет Христос. Это гробница Степинаца. На этом месте он был захоронен в стене собора в 1960 г. Памятник сделан другим, более известным хорватским скульптором Иваном Мештровичем. Его создание оплатили американцы хорватского происхождения. Он преднамеренно мал, преуменьшен и наивен. Мелкие детали прочерчены словно ножом. Люди проходят мимо и преклоняют колени так же, как делают перед гораздо более крупной и впечатляющей статуей Христа на Голгофе. Папа Иоанн Павел II тоже хотел преклонить колени перед этим скромным монументом. Именно из-за этого конкретного пожелания федеральные чиновники Загреба, по преимуществу сербы, долго отказывали ему в разрешении посетить Загреб.

Когда я впервые посетил гробницу Степинаца в 1984 г., ко мне подошла пожилая женщина и с мольбой в голосе попросила: «Напиши хорошо о нем. Он – наш герой, а не военный преступник». А официальные представители тогда еще коммунистического Белграда заявили мне следующее: «Наше решение окончательное. Степинац – двурушник и палач, священник, который одной рукой крестил, а другой отправлял на бойню». Официальные лица затем рассказали мне, как католические священники по указанию Степинаца совершали обряды массового обращения в католичество православных сербов за минуты то того, как их казнили хорватские усташи, – потому что «только так они могут попасть в рай».

Я тогда решил, что у меня есть замечательная тематическая статья. Но потом мне попались мемуары «Длинный ряд свечей» (A Long Row of Candles) С. Л. Сульцбергера, ведущего международного корреспондента и колумниста New York Times. Оказалось, что он описал эту самую историю тридцать четыре года назад, в 1950 г. Сульцбергер вспоминал: «Православные сербы всех политических оттенков подходили ко мне и сурово заявляли: «Степинаца следовало повесить. Именно он потворствовал убийству тысяч православных». Когда я вернулся в Загреб, ко мне подошли двое мужчин и сказали: «Ты американский журналист? Ты встречался с архиепископом (который в свое время сидел в коммунистической тюрьме)? Он прекрасный человек. Святой. Расскажи американцам, что он наш герой».

Когда я снова спустя пять лет оказался в Загребе, уже в 1989 г., вина или невиновность Степинаца все еще оставалась под вопросом. За три года до этого, в 1986 г., из Соединенных Штатов в Загреб был депортирован Андрия Артукович, бывший министр внутренних дел нацистского марионеточного государства Хорватия периода Второй мировой войны. Его должны были судить как военного преступника. Появление Артуковича на родной земле пробудило старые воспоминания, и коммунистические власти смогли отреагировать только плохо организованным судилищем в сталинском духе, которое воспламенило страсти, имеющие отношение и к Степинацу. Артукович, больной старик, был признан виновным и приговорен к смертной казни, но умер в заключении до того, как приговор успели привести в исполнение. Место его захоронения оставили в тайне: белградские коммунисты, в основном сербы, боялись, что хорваты превратят его могилу в место поклонения. Судьбой Артуковича стало бесчестье.

Наблюдатель мог заметить, как год за годом накапливалась ненависть. В конце 1980-х гг. масштаб дела Степинаца стал разрастаться, по мере того как позиции конфликтующих сербов и хорватов ужесточались под давлением нарастающей бедности, роста ежегодной инфляции в несколько тысяч процентов и собственно фрагментации Югославской федерации. Все чаще можно было слышать слово геноцид.