За Уральским Камнем - Сергей Жук Страница 13

После отъезда Шатрова на Тюмень князь Василий впал в депрессию. Целыми днями просиживал дома и лишь изредка появлялся на людях. Но, слава Всевышнему, всему приходит конец.

Как-то, пополудни, к нему прибежал человек от воеводы:

— Князя Василия Шорина просит к себе пожаловать воевода Роман Федорович Троекуров, — важно известил посыльный.

«Ну наконец и обо мне вспомнили», — грустно подумал Шорин, а вслух произнес: — Передай князю, что собираюсь и скоро буду.

Шорин, чувствуя, что сейчас решится его дальнейшая судьба, оделся во все самое лучшее. Шелковая красная рубаха, синий кафтан, отороченный собольим мехом, на ногах красные сафьяновые сапоги, на пояс повесил небольшой, весь украшенный цветными каменьями клинок работы багдадских мастеров. Воеводские хоромы были рядом, но въехал Василий Шорин к Троекурову во двор, восседая на арабском скакуне. Совсем недавно всесильный царедворец ступил на порог палат тобольского воеводы. Несмотря на гордо поднятую голову, на сердце был холодок, холодок страха.

Князь Роман Федорович Троекуров, чтобы подчеркнуть значимость встречи, тоже был одет по-парадному. Пригласив Шорина в красную палату, он торжественно объявил о получении грамоты от царя Василия Ивановича Шуйского.

— Дорогой князь, — начал он. — На Москве нынче весной народ прознал, что царь Дмитрий Иванович самозванец, а не помазанник Божий, того Демку восставший народ схватил и казнил тут же, а в цари выкрикнули Василия Ивановича Шуйского. Ты его в боярстве, по всему, хорошо знал. Вот и получается, что грамота, данная тебе на Москве, не царская.

Троекуров замолчал, выдерживая паузу. Молчал и Шорин, в глазах у которого потемнело, а в голове закружились мысли, одна кошмарнее другой.

— Так вот, царь Василий Иванович Шуйский прислал на Тобольск грамоту, где мудро советует крепить города да множить собираемый ясак, и касаемо тебя, князь, тоже имеются указания.

Троекуров опять замолчал, а князь Шорин, чувствуя, что земля уходит из-под ног, не спрашивая разрешения, нарушая все правила этикета, уселся на лавку. Троекуров, сделав вид, что не заметил, достал грамоту и самолично стал читать, стоя, как полагалось, перед сидящим Василием, что было большим неуважением к царской особе, и случись это в Москве, то быть бы Василию на дыбе. Но то происходило в Тобольске, и в палате, кроме них, никого не было.

— От царя и великого князя Василия Ивановича всея Русии в Сибирь, в Тобольск город, воеводе нашему князю Роману Федоровичу Троекурову, — воевода солидно кашлянул и продолжил: — Тут дела идут Тобольские, Верхотурские, а вот касаемо тебя, князь. Били нам челом с Обдора из Носового городка служилые люди, которые посланы для сбора нашего ясака и десятинной пошлины. От них прознали мы, что голландцы, немцы и наши поморы ходят Северным морем в Обскую и Тазовскую губу, товары не объявляют, а меняют на соболя, а десятинную пошлину не платят. Еще приезжают ушкуйники, ходят Печерой рекой на судах с великим товаром, воровством с самоядью торгуют. Вели, князь, набрать служилых людей из литвы, казаков, стрельцов 20-ти человек и с ними отправить князя Василия Шорина, который пребывает в Тобольске не у дел. Вели князю отправляться в Обдор головой нашим, укрепить острог и пресечь воровство, а при необходимости воров имать и отправлять в Тобольск.

Историческая справка. Дорога за Уральский Камень была известна новгородцам уже давно. Храбрые новгородские ушкуйники по рекам, озерам пробирались в Сибирь на больших лодках «ушкуях». Отсюда происходит и их название. Ушкуйники скупали, меняли, а в основном просто отбирали у местных охотников пушнину: соболей, куниц, бобров. Сибирские народности: вогулы, остяки, проживающие по северным рекам Собь и Сосьва не одну сотню лет, до прихода Ермака в Сибирь платили ясак новгородским ушкуйникам. На ушкуях новгородцы шли по Печоре. Далее было два маршрута. Один — через речку Шокур, волок и по речке Ляпина в реку Сосьва, другой, более северный, по реке Уса, волок, река Собь. Реки Собь и Сосьва — левые притоки реки Обь.

Троекуров закончил читать, тяжело вздохнул и уселся рядом с Шориным.

— Ты, князь, не переживай, — произнес он почти по-отечески, обняв Шорина. — Это все-таки намного лучше, чем кандалы. Пройдет время, на Москве снова власть изменится, ты и вернешься.