Иствикские ведьмы - Джон Апдайк Страница 13

– Это можно назвать только одним словом, – промолвила Сьюки.

– Каким же?

– Электрификация.

Ван Хорн сделал вид, что обиделся.

– Черт, если бы я знал, что вы скажете такую глупость, я не стал бы тратить на вас время. Вы играете в теннис?

Сьюки выпрямилась. Александре захотелось погладить ее по плоскому животу, от груди и дальше, ниже талии, как всегда хочется протянуть руку и погладить брюшко у кошки, когда она потягивается, лежа на спинке, и подрагивают ее напряженно вытянутые задние лапки в момент мускульного экстаза. Сьюки была так же красиво сложена.

– Немного, – ответила она и, улыбнувшись, коснулась языком верхней губы.

– Вы должны приехать через пару недель, когда сделают корт.

Александра решила, что ей пора вмешаться.

– Нельзя строить на болоте, – сказала она.

Великан вытер губы и посмотрел на нее с антипатией.

– Когда землю осушат, – сказал он своим плохо поставленным голосом, проглатывая слова, – болота не будет.

– Там подальше, на мертвых вязах, любят гнездиться снежные цапли.

– Крепко, – сказал Ван Хорн. – Крепко.

Взгляд его вдруг поразил Александру своей остротой, и она подумала, что он, наверное, носит контактные линзы. И еще. Казалось, небрежно отвлекаясь от разговора, он делает над собой усилие, чтобы сдержаться. Александра про себя охнула, и у нее слегка закружилась голова, словно она смотрела вниз, в глубокую яму: аура его исчезла. Над сальными волосами не было никакой ауры, как у покойника или деревянного идола.

Сьюки заливисто рассмеялась, изящный животик затрясся под поясом замшевой юбки в такт с движениями диафрагмы.

– Мне это нравится. Можно мне вас процитировать, мистер Ван Хорн? «Когда землю осушат, болота не будет», – интригующе заявляет наш новый горожанин.

Негодуя оттого, что они так спелись, Александра отвернулась. Ауры всех присутствующих на вечере теперь слепили, как огни, подсвечивающие шоссе снизу, как капли дождя на стеклоочистителе на ветровом стекле. И что хуже всего, сама того не желая, она смутно ощутила в себе чувственную влагу. Этот крупный мужчина весь состоял из недостатков, и он, как бездна, вбирал прямо из груди ее сердце.

Старая миссис Лавкрафт, аура у которой была кричащего цвета фуксии, как у всех, кто доволен жизнью и совершенно уверен, что попадет на небо, подошла к Александре со своими глупостями:

– Сэнди, дорогая, нам вас так не хватает в клубе садоводов. Вы не должны избегать общества.

– Разве я избегаюобщества? Я занята.Я заготавливала томаты, их уродилось этой осенью невероятное количество.

– Знаю, вы занимаетесь огородом; Хорас и я восхищаемся всякий раз, как проезжаем по Садовой мимо вашего дома: эта прелестная клумбочка у двери полна бутонов. Сколько раз я ему говорила: «Давай зайдем», но потом думала: «Нет, она, вероятно, занята своими фигурками». Мы не хотели мешать вдохновению.

«Занята своими фигурками или любовью с Джо Марино», – подумала Александра: вот что подразумевала Франни Лавкрафт. В таком городке, как Иствик, не существовало тайн, были просто фигуры умолчания. Когда она и Оз были еще вместе и только что приехали в город, они провели несколько вечеров в обществе ласковых благопристойных стариков, таких, как Лавкрафты; теперь Александра ощущала себя бесконечно далекой от их мира приличных и отчаянно скучных развлечений.

– Я заеду как-нибудь на собрание зимой, когда нечего больше делать, – сказала Александра, смягчившись. – Когда соскучусь по природе, – прибавила она, зная, что никогда не приедет. – Я люблю смотреть слайды с английскими парками, у вас есть?

– Вы должныбыть в следующий четверг, – настаивала Франни Лавкрафт, преувеличенно жестикулируя, как это обычно делают не очень известные люди, вице-президенты сберегательных банков, внучки капитанов клиперов. – Уорик, сын Дейзи Робсон, только что вернулся из Ирана, где он и его прелестная небольшая семья провели три чудесных года, он был там советником, что-то связанное с нефтью. Он рассказывает, что шах творит там просто чудеса, строятся дома великолепной современной архитектуры в столице, как она называется, я хочу сказать – в Нью-Дели…

Александра не пришла к ней на помощь, хотя знала, что столица Ирана – Тегеран. Ею овладел дьявол.

– Во всяком случае, Вики собирается показывать слайды с восточными коврами. Знаете, милая Сэнди, по арабским поверьям, ковер – это сад, домашний сад в их шатрах и дворцах среди пустыни. И в дизайне изображаются реальные цветы, которые на первый взгляд кажутся абстракцией. Ну, разве это не фантастика?

– Да, конечно, – сказала Александра. Миссис Лавкрафт украсила свою морщинистую шею, спадающую складками и канавками, как разрушенное дорожное покрытие, ниткой искусственного жемчуга, в центре которой было подвешено старомодное перламутровое яичко с инкрустированным золотом крестиком. Сделав внутреннее усилие, Александра пожелала, чтобы ожерелье порвалось в том месте, где протерлась нитка. Фальшивые жемчужины заскользили по впалой груди старой дамы и каскадом посыпались на пол.

Ковровое, цвета бледно-зеленого гусиного помета покрытие на полу церковной гостиной заглушило звуки падающих бусин. Окружающие не сразу заметили беду, и сначала только стоявшие в непосредственной близости наклонились, чтобы подобрать жемчужины. Миссис Лавкрафт – от потрясения лицо ее побелело под слоем румян – застыла в оцепенении, сама она из-за ревматизма и общей слабости наклоняться не могла. Александра, опустившись на колени рядом с опухшими ногами старухи, от злости пожелала, чтобы узенькие тугие ремешки на ее старомодных туфлях из кожи ящериц развязались. Злость похожа на пищу – начав есть, трудно остановиться, внутренности расширяются, чтобы принять еще и еще. Александра выпрямилась и вложила полдюжины найденных жемчужин в трясущуюся, с синими костяшками пальцев, сложенную ковшиком руку. Затем попятилась назад, выходя из расширившегося круга сидящих на корточках людей. Их скорчившиеся фигуры напоминали нелепые огромные кочаны капусты из мышц, алчности и материи; все их ауры соединились, как акварельные краски, смешение которых дает серый цвет. На пути к дверям стоял преподобный Парсли с красивым восковым лицом и с видом Пер Гюнта, отмеченного знаком рока. Как у многих мужчин, что бреются по утрам, к вечеру у него заметно проступила щетина.

– Александра, – начал он, нарочно напрягая голос до самого искательного низкого регистра. – Я так надеялся увидеть вас сегодня вечером.

Он желал ее. Ему надоело трахать Сьюки. Сделав это вступление, Парсли занервничал и поднял руку, чтобы почесать свою необычно причесанную голову, а его предполагаемая жертва воспользовалась случаем, чтобы расстегнуть дешевый широкий ремешок на солидных позолоченных часах «омега». Он почувствовал, что часы падают, и успел подхватить в манжете рубашки свою драгоценную вещицу. Александра воспользовалась и этой секундой и проскользнула мимо мелькнувшего удивленного лица – трогательного, как она будет вспоминать впоследствии с чувством вины: словно, переспав с ним, она могла его спасти, – на воздух, в благодатную темноту.