Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть 6 - Александр Дюма Страница 13

При этих словах, первых, громко произнесенных Филиппом, легкое различие в его голосе и голосе Людовика XIV не ускользнуло от материнского слуха. Анна Австрийская пристально посмотрела на сына.

Де Сент-Эньян вышел. Филипп продолжал:

– Ваше величество, мне не нравится, когда дурно говорят о господине Фуке, вы это знаете, и вы сами хорошо отзывались о нем.

– Это верно; но ведь я только спросила, как теперь вы к нему относитесь.

– Ваше величество, – заметила Генриетта, – я всегда любила господина Фуке; он хороший человек, и притом человек отменного вкуса.

– Суперинтендант, который никогда не торгуется, – добавил, в свою очередь, принц, – и неизменно выкладывает золото, когда ни обратишься к нему.

– Каждый из нас думает лишь о себе, – вздохнула королева-мать, – и никто не считается с интересами государства. Господин Фуке, но ведь это неоспоримо, господин Фуке разоряет страну!

– Разве и вы, матушка, тоже, – сказал немного тише Филипп, – стали защитницей господина Кольбера?

– Что? – спросила удивленная королева.

– Право, я нахожу, что вы говорите, как давняя ваша приятельница, госпожа де Шеврез.

При этом имени Анна Австрийская поджала губы и побледнела. Филипп задел львицу.

– Почему вы напоминаете мне о госпоже де Шеврез и почему вы сегодня восстановлены против меня?

Филипп продолжал:

– Разве госпожа де Шеврез не затевает нескончаемых козней против какой-нибудь из своих жертв? Разве госпожа де Шеврез недавно не посетила вас, матушка?

– Вы говорите, сударь, со мной таким образом, что мне кажется, будто я слышу вашего отца, короля.

– Мой отец не любил госпожу де Шеврез, и был прав. Я тоже ее не люблю, и если она надумает явиться сюда, как бывало, под предлогом выпрашивания денег, а в действительности чтобы сеять рознь и ненависть, то тогда…

– Тогда? – надменно переспросила Анна Австрийская, как бы сама вызывая грозу.

– Тогда, – решительно ответил молодой человек, – я изгоню из королевства госпожу де Шеврез и с ней вместе всех наперсников ее тайн и секретов.

Он не рассчитал силы, заключенной в этих страшных словах, или, быть может, ему захотелось проверить их действие, как всякому, кто, страдая никогда не покидающей его болью и стремясь нарушить однообразие ставшего привычным страдания, бередит свою рану, чтобы вызвать хотя бы острую боль.

Анна Австрийская едва не потеряла сознание; ее широко открытые, но уже ослабевшие глаза на мгновение перестали видеть; она протянула руки к младшему сыну, который тотчас же обнял ее, не боясь рассердить короля.

– Ваше величество, – прошептала она, – вы жестоки к своей матери.

– Почему же, ваше величество? – ответил Филипп. – Ведь я говорю лишь о госпоже де Шеврез, а разве моя мать предпочтет госпожу де Шеврез спокойствию моего государства и моей безопасности? Я утверждаю, что госпожа де Шеврез пожаловала во Францию, чтобы раздобыть денег, и что она обратилась к господину Фуке, предлагая продать ему некую тайну.

– Тайну? – воскликнула Анна Австрийская.

– Касающуюся хищений, якобы совершенных суперинтендантом, но это ложь, – добавил Филипп. – Господин Фуке с возмущением прогнал ее прочь, предпочитая уважение короля всякому сговору с интриганами. Тогда госпожа де Шеврез продала свою тайну господину Кольберу, но так как она ненасытна и ей мало тех ста тысяч экю, которые она выманила у этого приказного, она задумала метить выше, в поисках более глубоких источников. Верно ли это, ваше величество?

– Вы осведомлены решительно обо всем, – сказала скорее встревоженно, чем разгневанно, королева.

– Поэтому, – продолжал Филипп, – я имею право не любить эту фурию, являющуюся к моему двору, чтобы чернить одних и разорять других. Если бог потерпел, чтобы были совершены известные преступления, и скрыл их в тени своего милосердия, то я никоим образом не допущу, чтобы госпожа де Шеврез получила возможность нарушить божественные предначертания.

Эта последняя часть речи Филиппа до того взволновала королеву Анну, что Филипп пожалел ее. Он взял ее руку и нежно поцеловал; она не почувствовала, что в этом поцелуе, несмотря на сердечный бунт и обиду, было прощение восьми лет ужасных страданий.

Филипп помолчал; он дал улечься волнению, порожденному тем, что он только что высказал; спустя несколько секунд он оживленно и даже весело проговорил:

– Мы сегодня еще не уедем отсюда, у меня есть план.

Он повернулся к двери, надеясь увидеть возле нее Арамиса, отсутствие которого начинало его тяготить.

Королева-мать выразила желание возвратиться к себе.

– Останьтесь, матушка, – попросил Филипп, – я хочу помирить вас с господином Фуке.

– Но я и не враждую с господином Фуке, я только боялась его расточительности.

– Мы наведем во всем этом надлежащий порядок, и отныне суперинтендант будет у нас проявлять лишь свои хорошие качества.

– Кого разыскивает ваше величество? – спросила Генриетта, заметив, что король посматривает на дверь. Она хотела исподтишка уколоть его, так как думала, что он ждет Лавальер или письма от нее.

– Сестра моя, – ответил молодой человек, угадавший с поразительной проницательностью, для которой только теперь судьба нашла применение, тайную мысль принцессы, – я жду одного замечательного во всех отношениях человека, искуснейшего советника, которого я хочу представить собравшимся, поручив его вашим милостям. Ах, д’Артаньян, входите.

Д’Артаньян вошел.

– Что прикажете, ваше величество?

– Скажите, где ваннский епископ, ваш друг?

– Но, ваше величество…

– Я жду его, а он все не показывается. Велите его разыскать.

Д’Артаньян был поражен; впрочем, изумление его продолжалось недолго; сообразив, что Арамис по поручению короля тайно покинул Во, он решил, что король хочет сохранить секрет про себя.

– Ваше величество изволите настаивать, чтобы отыскали господина д’Эрбле? – спросил он.

– Настаивать – нет, зачем же, – ответил Филипп, – он мне не так уж и нужен; но если б его все-таки отыскали…

«Я угадал!» – сказал себе д’Артаньян.

– Этот господин д’Эрбле, – заметила Анна Австрийская, – ваннский епископ – друг господина Фуке?

– Да, ваше величество, когда-то он был мушкетером.

Анна Австрийская покраснела.

– Он один из четырех храбрецов, которые в свое время совершили столько чудес.

Королева-мать тут же раскаялась в своем желании укусить; чтобы сохранить последние зубы, она прекратила этот неприятный для нее разговор.

– Каков бы ни был ваш выбор, сын мой, я уверена, что он будет великолепен.