Затерянный горизонт - Джеймс Хилтон Страница 12

Фигурки людей между тем продолжали двигаться по долине, их можно было насчитать не менее десяти, на плечах путники несли крытый паланкин. Чуть погодя стал виден и сидящий внутри человек в голубых одеждах. Конвей совершенно не представлял, куда направляется эта процессия, но мисс Бринклоу права: в том, что она очутилась в это время в этом месте, не обошлось без воли Провидения. Когда путников уже можно было окликнуть, Конвей неспешно направился им навстречу: он знал, что церемонии встречи на Востоке придают особое значение, и торопиться в подобной ситуации не полагается. Остановившись на расстоянии нескольких ярдов, Конвей отвесил глубокий поклон. К немалому его удивлению, персона в голубых одеждах спустилась из паланкина на землю, с большим достоинством сделала несколько шагов вперед и протянула ему руку. Конвей поступил точно так же, и увидел перед собой довольно пожилого седовласого и гладковыбритого китайца, весьма импозантного в своем расшитом шелковом халате. Тот тоже внимательно разглядывал Конвея. И наконец отчетливо и на очень правильном английском произнес:

— Я из монастыря Шангри-ла.

Конвей отвесил еще один поклон и, выдержав необходимую паузу, начал кратко объяснять, каким образом он и трое его спутников очутились в этой не слишком изведанной части света. Выслушав объяснение, китаец сочувственно кивнул.

— В самом деле, удивительно, — заметил он, задумчиво разглядывая поврежденный аэроплан, и добавил: — Меня зовут Чанг. Будет весьма любезно с вашей стороны, если вы представите меня своим друзьям.

Конвей изобразил светскую улыбку. Этот поразительный феномен, китаец, изъясняющийся на безукоризненном английском в тибетской глуши, определенно произвел на него впечатление. Он повернулся к подоспевшим спутникам, которые в изумлении наблюдали за этой сценой.

— Мисс Бринклоу… мистер Барнард, американец. Мистер Маллинсон… а меня зовут Конвей. Весьма счастливы с вами познакомиться, хотя совершенно не представляем, как мы сюда попали и повстречались с вами. Видите ли, мы как раз направлялись в ваш монастырь, так что нам вдвойне повезло. И если бы вы могли указать дорогу…

— В этом нет никакой необходимости. Я с удовольствием готов быть вашим проводником.

— Мы никоим образом не хотели бы утруждать вас. Вы чрезвычайно любезны, но если расстояние невелико…

— Оно невелико, но дорога нелегкая. Почту за честь сопровождать вас и ваших друзей.

— Но право же…

— Нет уж, позвольте…

Конвей рассудил, что в этой ситуации дальнейшее препирательство будет выглядеть довольно смешно.

— Ну что ж, мы будем крайне вам благодарны.

Маллинсон терпел этот обмен любезностями с сумрачным видом и теперь вмешался в разговор, срываясь на желчно-командирский тон.

— Долго мы не задержимся, — чеканил он. — За все услуги заплатим, а еще мы хотели бы нанять ваших людей на обратную дорогу. Мы желаем возвратиться в цивилизацию как можно скорее.

— Вы действительно полагаете, что находитесь вдали от нее?

Этот вопрос, заданный весьма деликатно, еще больше вывел молодого англичанина из себя.

— Я совершенно уверен, что нахожусь вдали от того места, где желал бы находиться, как и все мы. Мы будем крайне признательны за временное пристанище, и еще больше признательны, если вы поможете нам вернуться назад. Как вы думаете, далеко ли отсюда до Индии?

— Не имею ни малейшего представления.

— Ладно, как-нибудь сами справимся. Мне уже приходилось нанимать носильщиков, а вы, надеюсь, позаботитесь, чтобы нас не надули.

Конвей видел, что артачиться совершенно ни к чему, и уже собирался вставить слово, когда последовал ответ, исполненный глубокого достоинства:

— Могу заверить вас, мистер Маллинсон, только в одном: вы будете приняты с почетом и, в конце концов, ни о чем не пожалеете.

— В конце концов?! — задохнулся Маллинсон, но неприятной сцены на сей раз удалось избежать — благодаря появлению вина и фруктов, которые извлекли из вьючных мешков коренастые тибетские носильщики в овчинных полушубках, меховых шапках и сапогах из шкур яков. Вино оказалось приятным, слегка напоминало хороший рейнвейн, а помимо прочих фруктов было подано спелое манго, оставлявшее во рту почти мучительно сладкий привкус после столь длительного поста. Маллинсон жадно ел и пил, не выказывая особого любопытства. Конвей же, избавившись от сиюминутных забот и не желая ломать голову над заботами грядущими, раздумывал, каким образом удается выращивать манго на такой высоте. Интересовала его и вершина в конце долины — из ряда вон выходящая по любым меркам, странно, что ни один из путешественников, побывавших в Тибете, не описал ее в книге о своих странствиях. Конвей попытался прикинуть на глазок, с какой стороны было бы удобнее к ней подступиться, и в этот момент восклицание Маллинсона вернуло его на землю. Он обернулся и увидел, что на него внимательно поглядывает китаец.

— Рассматриваете гору, мистер Конвей?

— Да, великолепный вид. У нее есть название?

— Она называется Каракал.

— Ни разу не слыхал. Известна ли ее высота?

— Более двадцати восьми тысяч футов.

— Неужели? Вот уж не думал, что увижу что-то подобное за пределами Гималаев. Ее обследовали, как полагается? Кто производил съемку?

— Кто же по-вашему, достопочтенный сэр? Разве монашество и тригонометрия так уж несовместимы?

Эти слова позабавили Конвея.

— Ну, что вы, отчего же нет, — вежливо рассмеялся он.

Шутка показалась ему не из самых удачных, «но обыграть ее, пожалуй, стоит», — подумал он. И через несколько минут поход в Шангри-ла начался.

Подъем продолжался все утро, двигались медленно, избегая круч, но это отнимало много сил, и на разговоры их не оставалось. Китаец вальяжно восседал в своем кресле, что могло бы показаться неуважительным по отношению к даме, хотя представить мисс Бринклоу, удостоенную подобных почестей, было невозможно даже при самом буйном воображении. Конвей переносил разреженный воздух лучше остальных, и потому был способен улавливать обрывки фраз, которыми время от времени обменивались носильщики. По немногим знакомым ему тибетским словам он понял, что те рады возвращению в монастырь. Продолжать разговор с их предводителем Конвей не мог, ибо тот, по-видимому, обладал способностью мгновенно засыпать в любое время — глаза его были закрыты, а половину лица скрывал полог.

Между тем, солнце пригревало сильнее; подступающий голод и жажда были утолены, воздух поражал какой-то неземной чистотой, и каждый новый его глоток был благодатней предыдущего. Процесс дыхания, однако, требовал осмысленных усилий — поначалу это несколько смущало, но стоило приноровиться, как на душе наступало какое-то блаженное спокойствие. Весь организм — легкие, голова, руки, ноги — действовал в едином слаженном ритме. Мистическое начало странным образом уживалось в Конвее со скептицизмом, и эти неизведанные ощущения вызывали у него не лишенное приятности недоумение. Несколько раз он подбадривал Маллинсона, которому подъем давался с большим трудом. Барнарда тоже одолевала одышка, а мисс Бринклоу с мрачной решимостью старалась незаметно наладить дыхание.