Аэроплан-призрак - Поль де Ивуа Страница 12

— Зачем вспоминать об этом?

— Чтобы найти булавку, которая тебя колет. Так вот, после той неудачи, сознайся — ты почувствовала себя очень уязвленной. Я же сказал тебе: дочь моя, не мучай себя, я доведу этого мальчика до того, что он будет смотреть на твою любовь, как на желанный дар небес. Тогда я изложил тебе мой план, который ты вполне одобрила.

— Нет, нет! — резко перебила она отца.

— То есть как это нет! Ты…

— Я только покорилась вам, папа… Если бы можно было придумать что-нибудь другое, будьте уверены…

— Ты бы, конечно, предпочла это!.. Да и я тоже, может быть! Но к чему рассуждать о том, чего нет! В конце концов ведь ты уже согласилась.

— Ну, допустим.

— План мой в общих чертах состоял в том, что я должен был действовать, во-первых, как глава сыскной службы в Германии, во-вторых, как отец — следовательно, мне нужно было приобрести для отечества знания и ум этого человека, а для дочери — мужа.

Маргарита с грустью опустила голову.

— Чтобы достигнуть этой двойной цели, я и подумал: нужно, чтобы Франсуа д’Этуаль был обесчещен. Если его приговорят к чему-нибудь вроде ссылки, он несомненно возненавидит нацию, осудившую его. С другой стороны — старый англичанин Фэртайм не слишком будет настаивать на том, чтобы его дочь вышла замуж за каторжанина. И в заключение — Франсуа будет вырван и у Англии, и у своей невесты.

— Ценой каких мук! — глухо пробормотала молодая женщина.

— Ба, милочка, чтобы сделать яичницу, нужно разбить яйца! После шестинедельного заключения, допросов, очных ставок и т. д. молодой человек послезавтра предстанет, наконец, перед судом. Напрасно обвиняемый протестовал, уверяя в своей невиновности, заявлял, что он стал жертвой гнусной клеветы — улики, которые я сфабриковал, были неопровержимы.

Фон Краш довольно потер руки.

— Но чем я горжусь больше всего, так это тем, что нанес ощутимый удар по чувствам бухгалтера Тираля! Его показания были в пользу обвиняемого. Он долго жил с ним под одной крышей, они работали на одну фирму… И он тоже высказался за возможность таинственной мести, вызвав тем самым сомнения у следователя. Ха-ха, но я был там, Лизель находилась у меня под рукой!

Он расхохотался так громко, довольный собой, что даже не заметил, как Маргарита болезненно вздрогнула.

— Благодаря нескромности газет, нескромности, к которой я был причастен, Тираль узнал, что молодая… скажем, жертва инженера имеет на ноге странную татуировку. Парижские журналы напечатали этот рисунок. Вообрази изумление Тираля! Он узнает этот знак, сделанный им самим на коже дочери, которую оплакивал в течение двадцати лет. Ты представляешь себе эффект! Он летит в Лондон, бросается в лечебницу, где его дочь находится под наблюдением… С ума сходит от горя, видя ее в таком состоянии… Приступ родительской любви окончательно мутит его рассудок, и он без труда уже верит, что это Франсуа погубил ее… Тираль становится его врагом и в своих показаниях обрушивается на него. Через три дня суд приговорит француза к ссылке на вечное поселение в одной из каторжных тюрем Новой Зеландии или Тасмании.

В этот момент немец заметил, что глаза Маргариты влажны… Черты молодой женщины выражали стыд и печаль.

— Однако! — воскликнул он с удивлением. — Ты плачешь! В то время, когда ты была супругой польского профессора, я никак бы не заподозрил, что у тебя такое жалостливое сердечко.

Она вспыхнула:

— Прошу вас, не напоминайте мне об этом человеке!

— Ах! Почему?! Никогда не нужно стыдиться ни того, что было, ни того, что есть.

— Его несчастье состояло в том, что он встретил меня… А мое — в том, что я встретила его. Я была слишком молода… Теперь все это меня угнетает…

— Брось думать об этом, дурочка! Перейдем к делу. Наш инженер будет изгнан из общества и возненавидит тех, кто приговорил его, невинного… Франция для него закрыта, Англия тоже. Брак, затеянный с Эдит, будет немыслим. Он останется один — презираемый, отвергнутый всеми. И тогда на его пути встретимся мы. Мы, которых он так равнодушно отверг… Мы сохраним к нему расположение; мы верим в его невиновность, хотим помочь ему разделаться с теми, кто его погубил… Он должен был проводить опыты у Фэртаймов. И прекрасно! Мы тоже богаты, я тоже могу быть меценатом. Я помогу ему бежать. Поселю в моем имении Эйненген возле Данцига. ^[1] Он будет работать свободно, втайне от всех.

Он расхохотался так, что все задребезжало вокруг.

— Понятное дело — среди рабочих у нас будет находиться инженер. Все, что Франсуа откроет, осведомительное бюро будет знать, Германия будет довольна. Теперь — ты. Если ты захочешь его полюбить… О! В этом случае все для него сложится великолепно. Ты ведь прелестна, и у парня глаза небось не в кармане. Наше государство не страдает щепетильностью слабых наций. Каторжник, оказывающий серьезные услуги великой Германии, может рассчитывать на всяческие почести. Твой муж, глупая ты женщина, сделается герцогом, принцем… Так сообрази хорошенько — чего тебе еще надо? И разве для того, чтобы достигнуть этой второй фазы, так уж страшно пройти через первую?

Огромные часы на колокольне собора Святого Павла пробили три удара.

— Три часа… Мы еще продолжим разговор. Теперь же необходимо повидать нашу Лизель и подбодрить ее, чтобы она не очень скучала в лечебнице. Оттуда мы отправимся к Ньюгейтской тюрьме, чтобы посмотреть, когда оттуда выйдет белобрысая Эдит, которая каждый день является к своему избраннику убаюкивать себя мечтами.

Он позвонил. Вошел слуга.

— Машину! — приказал фон Краш.