Блудное чадо - Дарья Плещеева Страница 12

Петруха понимал, что к Анриэтте хорошо бы приставить женщину для услуг, да и поселить ее не в развалине, а в чьем-то чистом доме, если только такой найдется поблизости.

– Где господин Шумилов? – спросила Анриэтта, не соскочив, а скорее сползя с коня.

– Вон в той башне. Мы там поселились, там хоть крыша цела… Ильич, Ильич! – закричал Петруха. – Сейчас Ильич примет, все устроит…

Семейка так приторочил к седлу дорожный мешок Анриэтты, что она не могла сама распутать узлы.

– Это мы разом! – и Петруха, выдернув засапожник, перерезал веревки. Мешок рухнул наземь. Анриэтта, зная, что московиты неспособны к галантности, сама за ним нагнулась, но нагнулся и Петруха. Так вышло, что он схватил ее за руку, – и сам растерялся, хотя хватать женские руки, и не только, ему доводилось часто.

– Невесту тебе я не сыскал, – доложил Ивашка. – Что-то свахи все каких-то образин предлагали, я их пересмотрел с дюжину. Спаси и сохрани! Ты бы за такую невесту пришиб меня до смерти.

– Я и без невесты найду, за что тебя пришибить! – с тем Петруха, оставив мешок лежать, выпрямился и, что было дури, хлопнул Ивашку по плечу. Ивашка ответил тем же, и они с радостным хохотом стали мутузить друг дружку, соблюдая при этом меру.

Анриэтта сама потащила мешок к дверям башни. Там ее встретил Клим Ильич, сразу не признал, а признав, обрадовался. Забрав мешок, он сразу повел Анриэтту по крутой и узкой лестнице во второе жилье башни, где расположились московиты.

Арсений Петрович Шумилов тоже не ждал от Башмакова такого подарка. Он как раз сочинял благодарственное письмо герцогу в Гробин, хотя благодарить пока было не за что – егеря на след Ордина-Нащокина-младшего и Васьки Черткова не напали. Оставалось только удивляться тому, что человек, исполненный исключительно книжной премудрости, которого и на охоту было не выманить, так ловко скрылся от возможной погони.

Если он и удивился появлению Анриэтты, то внешне этого не показал.

– Как вы сюда попали? – спросил он неприветливо.

– Меня прислал господин Башмаков. Если ваш беглец принят в замке какого-то знатного человека, мне удобнее туда попасть, чем вам. А если он в Кракове или в Варшаве – тем лучше.

– Странное у вас понятие о благе.

– Польских знатных господ я не знаю – разве что тех, с кем случайно встречалась в Париже до замужества. А польскую королеву я знаю, да и она меня вспомнит. Возможно, меня вспомнит и господин Радзивилл – когда-то я ему очень понравилась.

– Который из Радзивиллов?

– Тот, что служил французскому королю и жил в Париже. Имя у него такое странное… Я знаю, что он воевал за Францию и что кардинал Мазарини назначил его генерал-полковником иностранных французских полков.

– Богуслав Радзивилл?

Шумилов знал польских вельмож и их подвиги, потому что сам и переводил, и читал переведенные другими толмачами донесения о польских делах.

– Да, именно это имя.

– Я бы не стал хвалиться ухаживаниями такого кавалера.

Анриэтта не знала, что Богуслав Радзивилл с двоюродным братом Янушем немало способствовали началу войны между Россией и Швецией. В пору знакомства с Радзивиллом она была очень молода, политика ее волновала куда меньше, чем плохо отутюженный воротничок и шалости таких же юных соперниц. Потом, живя в Англии, она даже не вспоминала красивого кавалера – все тогда переплелось страшным образом, война с любовью, любовь со смертью…

А вот Шумилов знал, что оба Радзивилла стакнулись со шведами, чтобы предотвратить захват русским войском земель Речи Посполитой. Они затеяли и навязали своей стране Кейданскую унию, по которой Польша и Швеция становились единым государством. После этого поляки называли их не иначе как предателями. Хорошо или плохо, что московиты не взяли эти земли, хорошо или плохо, что русский царь объявил войну шведскому королю, тогда и впрямь трудно было понять.

Януш Радзивилл вскоре после заключения Кейданской унии умер, и это стало чуть ли не праздником для поляков, а Богуслав вскоре помог наладить союз между Речью Посполитой и курфюрстом бранденбургским, направленный против шведов. Может статься, не столько он играл первую скрипку, сколько ловкий курфюрст Фридрих-Вильгельм сумел его грамотно использовать. В конце концов король Ян-Казимир простил Богуслава и послал его воевать со шведами. По странному стечению обстоятельств именно Богуслав Радзивилл, ведя солдат курфюрста, отбил у шведов Либаву и тот самый Гробин, где теперь устроился и явно собирался зимовать герцог Якоб.

– Я не хвалюсь, – возразила Анриэтта. – Я просто считаю, что, ежели ваш беглец оказался в Польше и прибился к королевскому двору, Радзивилл может быть вам полезен. И я могу быть полезна, потому что в свите королевы Марии-Луизы много французов – и дам, и кавалеров. Там наверняка найдутся старые знакомые. А если не найдутся, я заведу новые знакомства, это я умею.

– Я же считаю, что до Польши он не доберется, – возразил Шумилов. – Их двое, у герцогских егерей есть их приметы. Им предстоит проехать по меньшей мере двести верст, чтобы попасть из Крейцбурга хотя бы в Шавли или Поневеж. Путешествовать они не умеют – до сих пор Воин Афанасьевич ездил только под охраной. Заводных лошадей они взять не догадались. Местность, которую им предстоит преодолеть, после войны разорена, за кусок хлеба с них спросят столько, сколько в мирное время – за пирог с осетриной. Я дал егерям денег, они вскоре привезут к нам этих перебежчиков. Остается только молить Бога, чтобы егеря нашли их не слишком поздно. В здешних лесах водятся волки и кабаны, а Воин Афанасьевич плохой охотник. Сейчас у свиней подрастают поросята, и Боже упаси тронуть поросенка. Кабан может клыками распороть человеку живот снизу доверху.

Похоже, он сказал это, чтобы вызвать у женщины отвращение и страх.

– Да, я видела такое однажды на охоте, – безмятежно ответила Анриэтта. – Но вашим перебежчикам может просто повезти – они доберутся до усадьбы, которая не слишком пострадала в войну, заплатят, и им дадут провожатого. Вы не пытались понять, что было на уме у господина Ордина-Нащокина-младшего? Как он отзывался о Польше? Может быть, он хвалил какую-то другую страну?

– Нет, об этом я ничего не знаю, – хмуро ответил Шумилов.

Он по натуре был замкнутым и нелюдимым, а когда пришлось поселиться в Царевиче-Дмитриеве, совсем одичал. Не то чтобы он не ладил с Афанасием Лаврентьевичем… Ладил, как же иначе – с начальством ссориться негоже. Но дружбы не получилось. Так уж неудачно совпало: Ордин-Нащокин был деятелен, всюду совал нос, все ему было любопытно, и он слал письма напрямую в Приказ тайных дел, а что в тех письмах – бог весть; Шумилов же хорошо исполнял свою работу, от поручений не отказывался, но и не просил их, был человеком старой выучки, хотя на двадцать лет моложе Афанасия Лаврентьевича, и к тому же подозревал, что в тайных письмах начальника имеются жалобы на Посольский приказ и на него самого, поскольку он в этом приказе числился.