Святилище - Кейт Мосс Страница 12

Собравшись к завтраку, она надела поверх белой бумазейной ночной рубашки тяжелый халат из синей парчи, завязала пояс пышным двойным бантом и вышла в коридор. Из гостиной навстречу ей устремился аромат свежего кофе. На пороге Леони остановилась как вкопанная. И Анатоль, и маман уже сидели за столом. Куда чаще Леони приходилось завтракать в одиночестве.

Туалет матери даже в такой ранний час был безупречным. Темные волосы Маргарита искусно уложила и не забыла припудрить шею и щеки. Она сидела спиной к окну, но беспощадный утренний свет выявил тончайшие морщинки вокруг глаз и в уголках губ. Леони заметила на ней новый пеньюар — розовый шелк с желтым бантом — и вздохнула. Надо полагать, очередной подарок этого надутого Дюпона.

Чем щедрее он на подарки, тем дольше маман с ним останется.

Недобрая мысль отозвалась вспышкой вины. Леони подошла к столу и поцеловала мать намного горячее, чем обычно.

— Доброе утро, маман, — поздоровалась она и повернулась к брату.

И обомлела при виде его лица. Левый глаз заплыл, одна рука перевязана белым бинтом, вокруг челюсти желто-зеленое кольцо…

— Анатоль, что же…

Он не дал ей и слова сказать.

— Я уже рассказал маман, как мы попали в гущу беспорядков в Пале Гарнье, — отчетливо произнес он, глядя ей прямо в глаза. — И как мне не посчастливилось получить пару ударов.

Леони круглыми глазами смотрела на брата.

— «Фигаро» пишет об этом на первой странице. — Маргарита постучала по газете идеальными ногтями. — Подумать только, чем могло кончиться! Тебя могли убить, Анатоль! Слава Богу, он был с тобой и мог о тебе позаботиться, Леони. Здесь пишут, было несколько погибших.

— Не поднимай шума, маман. Я уже побывал у доктора, — отозвался Анатоль. — Все не так страшно, как выглядит.

Леони открыла рот, чтобы заговорить, и закрыла его опять, поймав предостерегающий взгляд Анатоля.

— Более сотни арестованных, — продолжала Маргарита. — Несколько убитых! И взрывы! А ведь это Пале Гарнье! Париж стал невыносим. В этом городе больше не существует закона. В самом деле, я этого не вынесу.

— Тебе и не надо ничего выносить, маман, — нетерпеливо вмешалась Леони. — Тебя там не было. Со мной все отлично. А Анатоль… — Она осеклась и послала брату долгий пристальный взгляд. — Анатоль тоже сказал, что с ним все в порядке. Ты только напрасно себя расстраиваешь.

Маргарита слабо улыбнулась.

— Ты не представляешь, как страдает мать…

— Нет, и не хочу представлять, — пробормотала себе под нос Леони, щедро намазывая на хлеб масло и абрикосовое варенье.

Некоторое время завтрак продолжался в молчании. Леони то и дело бросала на брата вопросительные взгляды, Анатоль их игнорировал.

Вошла служанка с почтой на подносе.

— Для меня что-нибудь есть? — спросил Анатоль, указывая на письма ножом, которым намазывал масло.

— Нет, дорогой, ничего.

Маргарита взяла в руки тяжелый кремовый конверт и с недоумением рассматривала его. Взглянула на почтовый штемпель.

Леони заметила, как отхлынула краска от ее щек.

— Прошу прощения, — проговорила она, поднимаясь из-за стола и выходя из комнаты раньше, чем дети успели возразить.

Едва она вышла, Леони обрушилась на брата.

— Что такое с тобой стряслось? — прошипела она. — Рассказывай. Пока маман не вернулась.

Анатоль отставил кофейную чашку.

— С сожалением признаюсь, что не поладил с крупье в «Шез Фраскати». Он пытался меня обсчитать, я совершенно уверен, ну а я совершил промах, обратившись к управляющему.

— И?

— И, — вздохнул он, — коротко и ясно, меня выпроводили из заведения. А не пройдя и сотни шагов, я столкнулся с парочкой мерзавцев.

— Их прислали из клуба?

— Думаю, что так.

Она не сводила с него взгляда, подозревая, что это еще не все.

— Ты им задолжал?

— Немного, однако… — Он пожал плечами, и на лице у него мелькнуло смущение. — Если вспомнить, как начинался этот год, мне приходит в голову, что лучше бы на недельку-другую исчезнуть из виду. Убраться из Парижа, пока не уляжется шум.

Леони помрачнела.

— Как же я без тебя останусь? И потом, куда ты поедешь?

Анатоль поставил локти на стол и понизил голос.

— Понятия не имею, малышка, но мне понадобится твоя помощь.

Ей даже думать не хотелось, что Анатоль может уехать, хотя бы и на несколько дней. Остаться одной в квартире, с матерью и с ее нудным Дюпоном… Леони налила себе вторую чашку кофе, добавила три ложечки сахара.

Анатоль тронул ее за плечо.

— Поможешь мне?

— Конечно, все, что угодно, только я…

В этот момент в дверях снова появилась мать. Анатоль отпрянул, приложив палец к губам. Маргарита держала в руках письмо и конверт. Ее покрытые розовым лаком ногти казались очень яркими на фоне нежной кремовой бумаги.

Леони вспыхнула.

— Не красней так, дорогая, — заметила Маргарита, возвращаясь к столу. — Это почти неприлично. Ты похожа на продавщицу.

— Прости, мама, — сказала Леони, — но мы беспокоились, и я, и Анатоль, не получила ли ты… плохих известий.

Маргарита молчала, внимательно рассматривая письмо.

— От кого это? — наконец не выдержала Леони.

В самом деле маман, похоже, совсем забыла о них.

— Мама! — окликнул ее Анатоль. — Тебе что-нибудь принести? Тебе нездоровится?

Она подняла на них большие карие глаза.

— Спасибо, дорогой, не надо. Просто для меня это неожиданность, вот и все.

Леони вздохнула.

— От кого это письмо? — резко повторила она, подчеркивая каждое слово так, будто говорила с бестолковым ребенком.

Маргарита наконец овладела собой.

— Письмо из Домейн-де-ла-Кад, — спокойно ответила она. — Пишет ваша тетя Изольда. Вдова моего сводного брата Жюля.

— Как? — ахнула Леони. — Дяди, который умер в январе?

— Лучше сказать «скончался». «Умер» — звучит слишком вульгарно, — поправила она, впрочем, совершенно равнодушно. — Впрочем, да, именно его вдова.

— И зачем она тебе пишет, когда прошло столько месяцев?

— О, она пару раз писала мне и прежде, — ответила Маргарита. — Раз по случаю женитьбы, и еще после кончины дяди, рассказывала, как прошли похороны. — Она помолчала. — Очень жаль, что состояние здоровья заставило меня отказаться от поездки, тем более в такое время года.

Леони прекрасно знала, что ни в какое время года и ни при каких обстоятельствах ее мать не вернется в дом, где прошло ее детство. Маргарита и ее сводный брат были чужими друг другу.