Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Евгений Аврутин Страница 11

Папа продолжал убеждать тётю Лиз в квалификации миссис Дэниэлс, и тогда родственница окончательно пустилась в слезы. «Поймите, капитан… сэр Фрэнсис, вы сами, в первую очередь, не простите себе, если мальчик останется калекой. Но и я не прощу себя за свой мягкий характер и то, что мне не хватило сил проявить настойчивость, борясь за его интересы. И вообще, вы будете в долгой отлучке, а за домом нужно присмотреть».

Джейн, присутствовавшая при разговоре, отметила: уж что-что, а настойчивость тётя Лиз проявила. И этой настойчивости хватило. «Я буду признателен вам, если вы на некоторое время останетесь здесь, чтобы проследить за тем, как поправляется Лайонел, – сказал папа. – Миссис Дэниэлс – отличная служанка, но она будет его баловать; смотрите, чтобы её заботы не пошли во вред его здоровью. Как только сочтёте нужным, пригласите специалиста: я оплачу счёт от любого врача».

Все это папа говорил второпях, ему надо было успеть на дневной поезд. Он только и успел, что объяснить слугам о новой временной хозяйке в доме, попрощаться с Лайонелом и сообщить ему о новой сиделке (тот хотел было что-то сказать, но прикусил губу, будто опять упал с лошади).

Джейн проводила папу до коляски. Улыбнулась, попросила привезти из России медвежонка: «У нас теперь такое большое поместье, что, даже когда он вырастет, будет где держать». Рассмеялась вместе с папой. И лишь когда коляска выехала за ворота, чуть ли не бегом бросилась в дом, прокралась на заброшенную лестницу и разревелась.

Джейн плакала и злилась на себя. Ведь она понимала: плачет не только из-за папиного отъезда. Она хотела выплакать вину из-за брата, сломавшего ногу по её вине (а по чьей же ещё?!). А ещё плакала от горя и обиды за себя – ну зачем черти всех стихий принесли в Освалдби-Холл тётю Лиз?

* * *

Так Беда, случившаяся с Лайонелом, привела Неприятность. Неприятность, как и положено, оказалась больше, чем следовало ожидать. А уж если быть совсем точным, то печальные предчувствия, посетившие Джейн и Лайонела, сбылись. И очень скоро.

Два дня спустя после того, как в усадьбе поселилась тётя Лиз, пожаловал дядя Генри. Супруга, как временная хозяйка, приняла его и поселила. «Спасибо, что не в отцовскую спальню», – подумала Джейн.

Сказать, что дядя Генри пожаловал в гости, было бы, по меньшей мере, неверно. Он сразу же повёл себя как хозяин, вернувшийся в родной дом после долгой отлучки. Хотя и был в Освалдби-Холле первый раз в жизни.

Садовник Джеки по большому секрету рассказал Джейн, что все неспроста. Тётя Лиз, получившая доступ в отцовский кабинет, показала хозяйственные бумаги своему мужу. Дядя Генри, хорошо понимавший в бухгалтерии, выяснил, что управляющий допустил небольшую ошибку, в свою пользу, «потеряв» сто фунтов. Дядя Генри сообщил об этом мистеру Ф., добавив, что пока не собирается делиться открытием с хозяином поместья. С тех пор управляющий делал вид, будто не замечает, что гость ведёт себя как хозяин. Остальные слуги не замечали тоже.

Об этом следовало бы написать отцу. Но в какое море послать письмо?

Оставалось наблюдать, как тётя и дядя гуляют по усадьбе и судят вкусы покойного владельца. Вердикт обычно был в пользу сэра Хью.

– Безусловно, последняя реконструкция пошла зданию на пользу, – говорил дядя Генри. – Разве что недостаточно света, но этот изъян устранить просто. Достаточно прорезать два дополнительных окна в центральном корпусе, не говоря уже о светильниках. Да ещё привести в порядок перила на центральной лестнице.

– Дорогой, ты, как всегда, прав, – щебетала в ответ тётя Лиз.

Правда, ничего перестраивать гости пока не стали. Зато принялись «наводить порядок» в доме.

Уже скоро Джейн привыкла к двум фразам. Тётя Лиз часто повторяла: «Разве тебе не говорили, что дети не должны…?» Удивление тётя проявляла часто. И когда Джейн в одиночку каталась на Диане или Герцоге (Джейн нарочно села на него, чтобы победить страх, да ещё показать глупому жеребцу, что не сердится на него). И когда Джейн гуляла пешком по парку. И даже когда Джейн гуляла по дому.

Джейн и подумать не могла, какое до этого у неё было счастливое детство! Оказывается, дети, даже в её возрасте, не должны одни выходить из дома. Не должны заходить в любую комнату, кроме своей спальни, не объяснив взрослому, зачем им нужно войти в эту комнату. Не должны заходить на кухню, чтобы поговорить с кухарками. И уж тем более не должны уносить с кухни морковку для кроликов в вольере и пригоршню овса для фазанов.

Если Джейн возражала тёте Лиз, что ей ничего такого не говорили, то тётя вздыхала, шепча разборчивым шёпотом про «бедных детей, не получивших нормального воспитания». Иногда этим и ограничивалось, иногда в разговор вступал дядя Генри, если был в доме, а не в Лондоне, куда часто ездил.

В отличие от супруги, он не спрашивал. Он утверждал: «Запомни раз и навсегда, что взрослые должны…» Джейн скоро убедилась, что взрослые должны знать, где находятся дети, знать, чем заняты дети, знать, что намерены делать дети. Самое же главное: взрослые должны добиться от детей «настоящего послушания». Пусть папа из-за своих морских плаваний не смог правильно воспитать своих детей, исправить эту ошибку никогда не поздно.

Взрослыми, конечно, считались дядя Генри и тётя Лиз. Лишь отчасти это право признавалось за миссис Дэниэлс.

Джейн уже скоро перестала возражать и пропускала нотации мимо ушей. Ответила она лишь однажды.

Разговор, как всегда, начала тётя Лиз. На этот раз он касался права Джейн самой отнести Лайонелу наколотый шоколад, если тот закончился. «Разве тебе не говорили, что дети не должны сами брать еду из буфета?» – спрашивала тётя. Дядя Генри стоял рядом, готовый поставить точку в разговоре: «Запомни раз и навсегда…»

Тётя Лиз, любящая рассуждать, объясняла Джейн, почему она должна следить за её поведением даже в мелочах.

– Пойми, мы самые близкие твои родственники. Мы очень надеемся и верим, что сэр Фрэнсис вернётся с войны живой и невредимый. Но он отправился на очень опасную войну. И если он не вернётся домой, тогда мне придётся заменить тебе мать, а Лайонелу….

– Запомните раз и навсегда, – Джейн не узнала свой голос, настолько он был громкий и резкий. – Запомните раз и навсегда, что мой папа возвращался с любой войны, и непременно вернётся после войны с русскими. Поэтому вы никогда не будете моей матерью, а ваш муж не будет моим отцом!

С этими словами она повернулась и направилась к буфету.

– Я советую тебе отказаться от таких дерзких замашек, – заметил дядя Генри. – Они могут кончиться очень плохо!

Тётя Лиз лишь вздохнула, чуть не пустив слезу.

Что же касается Лайонела, его нога поправлялась без проблем и осложнений. Так считал прежний врач, раз в неделю посещавший Освалдби-Холл. Тётя Лиз явно доверяла доктору и не собиралась созывать обещанный консилиум. Она даже не навещала больного. Дядя Генри чаще заходил в кабинет, правда, чтобы взять свежие газеты, прочитанные Лайонелом.