Северная война - Андрей Бондаренко Страница 11

Петр резко и недовольно мотнул головой, сильно подергал правой щекой, криво и плотоядно улыбнувшись, ответил — совершенно неопределенно:

— Ладно, потом время покажет — кто тут прав, а кто — виноват. Время, оно непременно покажет… Я как-то и сам не очень верю, что ты у нас — подлый и коварный шведский шпион. Но люди говорят. Причем говорят — упорно и доходчиво, а дыму, как всем известно, без огня не бывает… Да и самоволие свое поумерь, охранитель, я прошу тебя! Душевно пока — прошу…

«Кто же это, братец ты мой, так пошло стучит на тебя? Кому это ты ненароком, небрежно так, оттоптал мозоль любимую? — возмущенно заволновался внутренний голос. — Своеволие? Шведский шпион? Нет, тут без коварной женщины не обошлось! Истосковался мин херц за три с половиной месяца без женской горячей ласки, податлив стал, словно пластилин детский. А тут губы страстные, настойчивые, нежные — без устали нашептывают бред разный…»

Перед кладбищем полки дружно свернули: Преображенский и Семеновский — направо, Гордоновский — налево.

Теперь впереди гроба Лефорта шел только почетный караул воинский, состоящий из полковников и заслуженных офицеров, несущих боевые знамена, и полковых усатых барабанщиков — с их верными барабанами.

Гроб поставили на холмик слегка синеватой, чуть подмерзшей глины, усердно вынутой из глубокой прямоугольной могилы.

Все застыли в тягостном ожидании: было совершенно непонятно — будут ли надгробные речи, и кому их, собственно, говорить. Так получилось, что всю организацию похорон своего любимца царь полностью забрал в собственные руки…

Петр, страшно усталый, почерневший лицом, непохожий сам на себя, медленно встал на колени перед гробом, прямо в скользкую осеннюю глину, последний раз — одним легким касанием — поцеловал покойного в его абсолютно белый лоб, нетвердо поднялся на ноги, ни на кого не глядя, махнул рукой:

— Не будет никаких слов. И не ждите… Давайте крышку, закрывайте. Опускайте…

Громко и чуть хрипловато затрещали озябшие барабаны, офицеры медленно склонили полковые знамена, где-то недалеко, видимо услыхав барабанную дробь, оглушительно ударили мортиры и тяжелые единороги…

Еще через десять — двенадцать минут вся скорбная процедура завершилась: Петр быстрым шагом, расталкивая встречных, удалился в неизвестном направлении, за ним потянулись и все другие…

Когда они в слегка промерзшей карете возвращались с похорон Лефорта к себе домой, Санька спросила, непонимающе хмурясь и возмущенно моргая своими длиннющими ресницами:

— Саша, а почему царь не дал никому сказать слов прощальных? Да и сам ничего толком не произнес? Не по-людски это как-то, без панихиды… Принято же говорить хорошее и доброе про усопшего…

— Любил просто очень сильно Петр Алексеевич герра Франца, — помолчав с минуту, ответил Егор. — Царь-то у нас вырос без отца, без руки мужской, жесткой. А генерал Лефорт научил его многому, направил на жизненную стезю… Вот царь и мертвого Франца Лефорта продолжает ревновать ко всем нам! — После совсем уже крошечной паузы добавил раздумчиво: — А не встреться летом 1687 года Петр с герром Францем, что тогда выросло бы из нашего царя? Даже подумать страшно! И так-то — не подарок совсем…

Еще через пару минут жена задала следующий вопрос — абсолютно неожиданный и непоследовательный:

— А вот ты, любимый, сейчас — пэр, по Указу царскому. А я — кто? Пэрка, что ли?

— Нет, Санечка, ты по-прежнему — только дворянка Меньшикова! — виновато улыбнулся Егор. — Звание пэра, оно не распространяется на членов семьи…

— Несправедливо это! — обиженно надулась Санька. — Несправедливо!

— Не расстраивайся, мое сердечко! Я еще обязательно совершу целую кучу подвигов и непременно заслужу княжеское звание! Тогда и ты станешь княгиней…

Изучение изъятых документов, предназначенных для послов и советников зарубежных, начало приносить первые реальные плоды. Было обнаружено десять самых разных документов, предназначенных для представителей практически всех посольств, где обнаружили тайнопись.

Только вот в семи бумагах тексты были совершенно нейтральными, вернее, посвященными делам достаточно скользким, но не имеющим ни малейшего отношения к подлому убийству генерала Лефорта, а вот в трех случаях — содержание некоторых фраз было куда как интересным…

Егор, не в силах сдержать своих эмоций, радостно постучал кулаком по дубовому столу и отдал подполковнику Волкову следующий приказ:

— Все, Вася, завершаем наши исследования! Все документы — кроме вот этих трех — аккуратно разложить по сумкам, как все и было уложено изначально. Ничего только не перепутайте, торопыги! На тех семи бумажках, где послания тайные выступили нам не интересные, снова тексты сделайте полностью невидимыми. Сумки сложите у меня в карете, прямо на полу… Далее, всех пьяненьких гонцов и посыльных, предварительно переодев в простецкую одежку, срочно и тайно переместите в кружало дальнее, замоскворецкое, в зал для подлого и низкого люда. Э-э, запамятовал это я: в данном кружале дальнем, занюханном, и зал-то — всего один. Там напоить их — до полного и окончательного бесчувствия, после чего оставить в покое, прилюдно напихав в их карманы солидных денег… Да, сотрудники твои, которые будут выполнять это ответственное поручение, должны быть одеты неприметно, с накладными лохматыми бородами, и все такое… Давай, подполковник, выполняй! — улыбнулся широко и многозначительно: — Вот, смотрю, повеселел ты, брат Василий! Глаза знатно так блестят, румянец играет на щеках. Небось одна особа высокородная — шепнула парочку веселых словечек? Ну-ну… Иди, брат, работай! Ромео ты наш, доморощенный…

Вечером этого же дня, когда семейство Меньшиковых сидело за столом с нехитрой, но сытной трапезой — без разносолов особых, в столовую ворвался взволнованный Алешка Бровкин, всегда имевший неограниченный доступ в дом Егора.

Поправив сбившийся набок рыжий кудрявый парик, он, поцеловав наспех в макушки сестру и племянников, жарко и сбивчиво зашептал на ухо Егору:

— Данилыч, беда! Царь тебя требует во дворец Преображенский — незамедлительно! Там к нему послов и советников понаехало иноземных — штук десять, может, и больше. Все очень злые, жалуются на тебя чередой: мол, людишки охранные похищают самым бессовестным образом их гонцов и посыльных — вместе с дипломатической почтой. Скандал разгорается, не дай бог! Петр Алексеевич нынче весьма гневен, грозится тебе, Данилыч, ноздри вырвать и отправить навечно в Сибирь — на медные рудники. Одевайся срочно, поехали, у меня карета…

— Ладно, Алеша, пойдем со мной, поможешь мне тащить груз один, — покладисто вздохнул Егор, поднялся со скамьи, спокойно попрощался с женой и детьми: — Дела зовут важные, государственные! Вернусь, наверное, уже под утро… Так что, снов вам, родные, беззаботных и спокойных!

Он надел поверх короткого черного парика шляпу-треуголку, на бок прицепил полковничью шпагу — с золотой рукоятью, на ноги натянул черные короткие ботфорты, велел Алешке: