Четвертый бастион - Вячеслав Демченко Страница 11

…И приняв эту его неприязненную гримасу на свой счет, Машенька, как показалось ей, взломав паркет, провалилась под пол. Там уже, в сумрачном подполье своего сознания – а на самом деле идя из залы на кухню, к подружке своей, 40-летней Прокопьевне, поверенной во все ее тайны и печали, – она решилась объясниться во что бы то ни стало с Виктором и таким образом покончить со всем.

Пусть даже сгорев со стыда дотла.

Лондон,

февраль 1855 года

В серой, стального отлива, воде было разбито отражение огромного пароходного колеса, время от времени совершенно размытое «гусиной кожей» от снежной крупы, налетавшей с промозглым ветром. Это было колесо парохода Lion's Heart («Львиное Сердце»). Слишком тяжелый, чтобы слушаться мелкой речной ряби, он мрачнел почти неподвижно неподалеку от нового Лондонского моста на фоне его арочных пролетов, спустив паруса и бросив трапы на дебаркадер крытой пристани Royal Victoria Port – порта Королевы Виктории. Этот порт, как и пароход, – тоже новостройка столетия. Косая насечка кровельного железа на чугунных столбах с капителями ажурного литья, под которыми все двигалось, шумело и торопилось муравьиной сутолокой докеров и экспедиторов разных ведомств, недружно занятых снабжением Крымской армии.

Мэри едва успевала подобрать не такой уж и широкий дорожный кринолин, чтобы уступать дорогу то катившейся с грохотом бочке с гербом старинной Eagle Whiskey Company, то тюкам запоздалых полушубков и шинелей с пелеринами, то подводам, груженным деревянными флягами, и вовсе уж непонятным корзинам, полным заметно подгнивших апельсинов.

NOTA BENE

Самый прогрессивный консерватизм

Если о снабжении русской армии в литературе принято высказываться критически, то снабжение английской тем только и выигрывает, что никакой критике не подлежит вовсе. Это единственная армия, явившаяся на театр Восточной войны без обоза. Без тыла. Причем не образно, а буквально. Сколько-нибудь организованного тыла британская армия не имела, что, впрочем, не так уж и удивительно.

Если главной бедой нашей армии называют крепостническое устройство России и, как следствие, техническую отсталость, то при самом прогрессивном государственном правлении великой Британии, при высочайшем на тот момент уровне технической оснащенности ее армия зиждилась на традициях совершенно средневековых. По сути, это была ленная привилегия дворянства, укреплявшая королевскую власть в противовес парламентскому своеволию. Отсюда и нелюбовь к армии со стороны парламентских институтов, поскольку, как известно, своим историческим существованием английская демократия обязана прежде всего отсутствию в Англии сколь-нибудь регулярной армии вплоть до Нового времени.

Впрочем, и в XIX веке королевская армия рассматривалась как всего лишь полицейская сила для карательных операций в колониях. Отсюда и непрофессионализм нижних чинов, который ниже всякой критики. По сути, это был добровольческий сброд, чья дисциплина обеспечивалась больше поркой кошками, чем сознанием долга. Что же касается офицерства, то кастовая заносчивость ставила его как над солдатской массой, так и над военной наукой ^[18].

К примеру, командир английского полка являлся не столько полководцем, сколько подрядчиком, снабжавшим свой полк амуницией по той цене, которую сам назначит своим подчиненным, а извлекаемые отсюда барыши составляли едва ли не единственную причину пребывания на службе. Ротами и батальонами офицеры торговали, за плату участвуя в разных сомнительных предприятиях, чтобы обеспечить себя при выходе в отставку, как в эпоху Лувуа. О назначении на те или иные командные должности за таланты или отличие речи просто не шло – королевский патент на воинскую должность покупался, как доходное торговое предприятие.

Вот почему о каком-либо централизованном снабжении говорить тоже не приходилось. Тут священное кредо невмешательства в дела частного собственника и свободы частной инициативы сыграло с империей злую шутку. И даже высшая администрация не могла поправить положения ввиду того, что управление Королевской армией было разрозненным.

Являлась ли при этом королева подлинной матерью для армии, вопрос спорный, но то, что парламент являлся мачехой – определенно. Зависящее от него министерство колоний обладало правом давать армии любые оперативные приказы. Первый лорд казначейства предоставлял транспорт, а также заведовал продовольствием, но при этом статс-секретарь министерства колоний ведал денежными ассигнованиями и, таким образом, сосредоточивал у себя значительную часть военного бюджета. Печальным итогом такого разрозненного управления было то, что в связи с отсутствием какого-либо санитарного обеспечения, отвратительным продовольствием и отсутствием теплой одежды английская армия в Крыму в зиму 1854–1855 годов положительно вымерла от эпидемических болезней и истощения. Один английский батальон смог выйти на смотр в составе всего восьми человек.

Тут пенять на жесточайший шторм 14 ноября, утопивший союзные транспорты с теплой одеждой и медикаментами, особо не приходится. Сообщение между Британскими островами и Крымским полуостровом было регулярным и вполне налаженным. Вот только везли абы как и бог весть что. Везли то, что частным подрядчикам удавалось всучить военным ведомствам.

Положение в корне изменилось лишь в начале 1855 года, после скандала, разгоревшегося в прессе, и последовавших за ним не менее скандальных слушаний в парламенте.

Впрочем, юная Мэри Рауд, растерявшаяся среди самых разнообразных и порой нелепых грузов, отправляемых в Крым на борту «Львиного Сердца», мало что понимала в военном снабжении, да и откуда бы такое в восемнадцать лет, резво пробежавших по песчаным тропкам регулярного парка ^[19]?

В очередной раз посторонившись из-за ящика, в щели которого виднелась упаковочная солома и даже синий помпон поркпая ^[20], заметно утратившего в парадности по сравнению с «Альберт-шако», путешественница оказалась у самого швартового кнехта и увидела свое отражение в ртутном зеркале реки. Темза на мгновенье притихла в ожидании нового порыва ветра, и сама Мэри притихла тоже…

В классическом контуре «песочных часов» девушка даже не сразу узнала себя, и пусть водное зеркало было слишком мутным, чтобы отразить мелкие черты, воображение дорисовало их, и Мэри отпрянула. Мертвецки-бледное лицо, скрытое в меху по самый нос, вокруг которого милая россыпь веснушек наверняка казалась теперь брызгами порыжелых чернил. Серые глаза расширены, как в припадке безумства. Рука в перчатке, стискивающая ворот ротонды ^[21] под горлом, заметно дрожит, то ли от холода, то ли…