Царский венец - Евгения Янковская Страница 10

* * *

Цесаревич сосредоточенно смотрел вниз с дворцового балкона, что-то напряжённо разглядывая, и со стороны могло показаться, что его это очень занимает, но Эллу было не обмануть. Она-то знала, кого сейчас не реальным, а мысленным зрением созерцает погрустневший Николай. Наконец Ники, вздохнув, обратил к ней усталое лицо.

— Дорогая Элла, я не верю в то, что сердце моего отца не смягчится по отношению к Аликс. Право, не представляю человека, который оказался бы способным её не любить. Но она... она сама...

— Я понимаю, что тебя тревожит, Ники, — выразительное лицо Эллы приобрело серьёзное и немного печальное выражение. — И это препятствие... да, его, пожалуй, сложнее будет преодолеть, чем несогласие государя.

Ники поднёс руку Эллы к губам.

— Как хорошо, что ты у меня есть, моя милая, славная тётушка! С кем бы ещё я мог поговорить о ней? А я так жажду говорить о ней постоянно! Я ведь даже не имею права ей писать! Я так скучаю, так хочу увидеть её прекрасное лицо, услышать голос... Этот зимний визит... Не могу уснуть, не перебрав в памяти всех подробностей наших с нею встреч. И я знаю, я верю, что и она тоже...

— Да, и она тоже. Но всё так сложно. В одном я уверена: то, что порой кажется нам вовсе невыполнимым, удаётся лучше всего. Как я молилась о вас, мой дорогой! Я обязательно напишу ей и постараюсь повлиять на неё. Но моя сестра — девушка с сильно развитым чувством долга, и это чувство долга, тем более по отношению к Богу, в ней непреодолимо. Я знаю, как глубока её любовь. Поверь мне, Ники, редкая женщина способна любить так, как любит тебя Аликс! Но она не может решиться переменить веру. Ей кажется, что это будет неправильно. Я призвала на помощь всю свою любовь к ней и пыталась убедить её, что Сам Господь велит ей полюбить православную религию, так как она является истинно верной, единственной, которая осталась неповреждённой в течение столетий и продолжает быть такой же чистой, как вначале. Но увы, Аликс не может решиться. Мы с тобой должны молить Бога, и я очень надеюсь на лучшее. Бедняжка, она так мучается: с одной стороны, чувство сильной любви, а с другой, как она полагает, её чувство долга. Всё же я надеюсь убедить её сделать правильный выбор, помочь ей понять, насколько протестантская религия бедна по сравнению с православием. В конце концов, любовь — это святое, одно из самых чистых чувств в мире. Что касается других её сомнений, они ничто в сравнении с этим. Я действительно уверена, что наш отец также даст своё согласие, потому что он уже успел полюбить тебя.

— Но королева Виктория?

— Да, думаю, сейчас бабушка осталась бы недовольна. Вряд ли ей понравится, что две её внучки окажутся в России. Политика почти всегда идёт вразрез с любовью. Но, возможно, по прошествии некоторого времени я поеду навестить бабушку и смогу убедить её переменить взгляды и не мешать счастью двух людей, так любящих друг друга. Если бы только сама Аликс решилась! Тогда, уверяю, бабушка сдалась бы, потому что она обожает Аликс. Сейчас мы должны молиться, Ники. Если вы оба так любите Бога и друг друга, быть не может, чтобы Он не разрешил сомнения Аликс в пользу истинной веры. Я свято в это верю.

— Я тоже верю, Элла...

* * *

Аликс прочла ещё страницу и со вздохом отложила книгу. Православная вера, которую так жарко приняла в сердце дорогая Элла, оставалась чужой и непонятной, и сколько бы сестра и её муж, великий князь Сергей, ни присылали книг, чтобы помочь ей осознать её религиозные, на их взгляд, заблуждения, сердце молчало. Когда-то в детстве при мучительных приступах головной боли Аликс казалось, что ничего на свете хуже быть уже не может и сильнее страдать она не будет никогда. «Глупенькая маленькая принцесса! — говорила она теперь. — Ты и не знала тогда, что придут в твою жизнь такие страдания, что любое мучение тела будет ничто по сравнению с мукой души!»

Что проку в том, что она, как все восхищённо уверяют, хорошеет с каждым днём, становится всё красивее, очаровательнее, грациознее — что проку? Всё это должно радовать лишь его глаз, служить лишь его восхищению. Но этого не будет. Никогда. Она несколько раз повторила: «Никогда... никогда...» — и закусила губу, чтобы не расплакаться. Если бы он не был наследником престола! Но будущая императрица не вправе принадлежать вере иной, чем вера народа, над которым она собирается царствовать. Почему её душа не принимает православия, ведь смогла же Элла?.. Сомнений у Аликс по поводу собственной правоты уже не осталось никаких. Осталось лишь горькое недоумение: как редко сердца двух людей связует искренняя, неподдельная любовь, так почему же религия становится на пути того, что даровано Самим Богом? Как же это понять? В чём противоречие, и кто неправ? Быть может, правы-то как раз они, Ники, Элла, Сергей? Но даже если так... даже если так, может ли она, не любя новой веры, лицемерно принять её, не чувствуя к тому духовного побуждения? Не преступлением ли будет это с её стороны?

И неужели возможно, став духовной преступницей, принимать любовь такого чистого, такого искреннего и убеждённого человека, как Ники?

Его фотографию Аликс хранила в тайне от любопытных глаз. Сейчас она достала её и, грустно разглядывая обожаемое лицо, на которое не могла наглядеться, стала говорить ему так, будто он сам стоял сейчас перед ней и печально смотрел на неё своими прекрасными, добрыми и внимательными глазами:

— Как долго я тебя не видела, любимый мой, бесценный мой Ники! И как горько знать, что теперь я уже не должна стремиться тебя видеть... Ты знаешь, каковы мои чувства, ведь я постоянно писала Элле об этом. Я обдумывала всё это долгое время и только прошу тебя не думать, что мне далось легко моё решение. Мне так плохо, я так несчастна... но... я не могу пойти против своих убеждений. Дорогой мой, ты, чья вера столь глубока, должен понять меня: я считаю, что большой грех менять веру, и я была бы несчастна всю жизнь, зная, что поступила неправильно. Уверена, ты не хотел бы, чтобы я изменила своим убеждениям. Какое счастье может быть в браке, который начинается без благословения Божия? Так как я считаю грехом поменять веру, в которой была воспитана и которую люблю, я никогда не смогу найти мира в душе и потому никогда не смогу быть тебе настоящим другом, который помогал бы тебе в жизни. Потому что всегда что-то будет стоять между нами — отсутствие у меня подлинной убеждённости в вере, которую я приму, и сожаление о той, которую утрачу. Это будет обманом по отношению к Богу, к твоей религии и к тебе. Правильно я думаю или нет, но глубочайшая религиозная убеждённость и чистая совесть по отношению к Богу выше всех земных желаний...