Партия. Тайный мир коммунистических властителей Китая - Ричард МакГрегор Страница 6

Ху не продемонстрировал ни бесхитростную напористость Дэна, ни шутовскую общительность Цзяна, ни доморощенную, жутковатую властность Мао. У него нет акцента, который бы выдал его происхождение; в повседневный язык не вошло ни единого его высказывания. Один британский дипломат, который организовывал участие Ху во встрече «Большой восьмерки» в шотландском Глениглсе (2005 г.), где предполагалась неформальное, спонтанное общение мировых лидеров, вспоминает, что ответил его китайский коллега: «Председатель Ху ничего не делает спонтанно». Воплощенный идеал профессионального партийного бюрократа, Ху был осмотрительным и осторожным формирователем консенсуса: хао хайцзы («пай-мальчик»), по словам более язвительных китайских критиков. Однако его скромная манера держаться отнюдь не являлась старомодной; напротив, она идеально подходила для своего времени. Сегодняшние сложности, стоящие перед Китаем, означают, что ни партия, ни окружение Ху, ни даже китайский народ более не в состоянии терпеть «сильную руку» типа Мао или Дэна. В дни Мао и Дэна вождь стоял над партией; Ху, напротив, несмотря на всю свою личную власть, живет в тени партии.

Скромный имидж был продиктован способом возвышения партии за счет своих вождей задолго до вступления Ху на пост генсека. В 1992 году Ху стал кандидатом на высший пост после кооптирования в состав Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК. Отсутствие достаточной поддержки среди членов Политбюро тогда означало, что у Ху нет права на ошибку в ходе борьбы за должность Генерального секретаря. В результате, когда он через десять лет наконец занял этот пост, у него практически не было преданных сторонников или готовой, детализированной политической программы, которую могли бы усвоить и выполнять чиновники. Лишь в ходе второго пятилетнего срока правления, да и то не сразу, Ху начал действительно возвышаться над колоссальным партийным аппаратом как в Пекине, так и на местах. Ближе к концу своего президентства большинство американских лидеров превращаются в «хромых уток», но китайская политическая система перевернута с ног на голову, поэтому Ху — как и его предшественник Цзян Цзэминь — по-настоящему консолидировал власть в своих руках лишь к моменту окончания второго срока полномочий.

Поскольку народ отсечен от формальной политики, мало кто из обычных граждан сумел бы узнать тех девятерых мужчин из внутреннего круга Политбюро, которые выстроились на подиуме при закрытии съезда. Понятное дело, Ху был известен всем и каждому — правда, только в лицо, а не как человек из плоти и крови. Глава законодательной власти У Банго, занимавший «пост № 2», был бесцветным шанхайским функционером, который добрался до политического Олимпа, не оставив сколько-нибудь заметного следа. Премьер Вэнь Цзябао, занимавший третью позицию сверху, искусно культивировал имидж человека из народа в отличие от жены и родного сына, которые заработали себе скандальную известность бизнес-сделками.

Четвертым шел Цзя Цинлинь, крупный, высокий полнокровный мужчина, на котором, казалось, по швам трещит костюм. В отличие от многих своих коллег, Цзя был хорошо известен, в основном, благодаря намекам на коррумпированность. Он возглавлял провинцию Фуцзянь в период одного из крупнейших в истории Китая скандалов со взяточничеством: так называемое дело Юаньхуа о контрабандном ввозе товаров на общую сумму 6 миллиардов долларов. Многие из причастных к делу чиновников угодили в тюрьму или даже были казнены, однако Цзя и его супругу к ответу не призвали — либо за недостатком улик, либо, что более вероятно, благодаря заступничеству политических союзников. Когда Цзя стоял на подиуме и взирал на журналистов, многие из которых ожидали, что в преддверии съезда он будет позорно смещен, его розовощекая физиономия выражала презрительную насмешку хорошо упитанного политического долгожителя-триумфатора.

Остальных членов Постоянного комитета (двоим из них, считающимся преемниками Ху, не исполнилось и шестидесяти) с трудом узнали бы даже в провинциях, которыми они некогда руководили. К моменту принятия в члены Постоянного комитета Си Цзиньпин, «номер шесть», генерал-майор Народно-освободительной армии Китая, был известен куда хуже, нежели его супруга, знаменитая певица. Кое-кто из девятерых успел проявить себя в ряде отраслей, например, в СМИ или в полицейской службе, поскольку они их возглавляли. Однако для большинства китайцев Политбюро было обрюзгшим от власти и могущества, начисто лишенным индивидуальных черт и далеким от народа органом.

Ху говорил недолго, зато не скупился на расплывчато-эзотерические лозунги, какими пестрят все официальные выступления — вроде «научное развитие», «гармоничное общество», «передовая социалистическая культура» и тому подобные. Модные словечки, идущие нарасхват внутри партии и в интеллектуальных кругах, связанных с администрацией Ху, для широких слоев населения, в сущности, не несли никакого смысла. Завершив выступление, товарищ Ху во главе восьмерки коллег покинул подиум. Впоследствии руководящий синклит Политбюро в полном составе почти никогда не появлялся перед объективами фотокорреспондентов. Вся церемония заняла около десяти минут.

На столах боссов полусотни крупнейших госкомпаний Китая среди компьютерных штучек, семейных фото и прочих принадлежностей современной офисной жизни имеется по красному телефону. Высшие управленцы, которые при каждом звонке вытягиваются по струнке, именуют его «красной машиной», по-видимому, оттого, что назвать такой аппарат просто телефоном у них язык не поворачивается. «Когда звонит «красная машина», — сказал мне один управляющий банком, — деваться некуда, надо отвечать».

«Красная машина» и впрямь мало похожа на обычный телефон. Во-первых, ее номер всего лишь четырехзначный. Устанавливать соединение она может только со своими собратьями, такими же четырехзначными телефонами, которые используют одну и ту же систему криптографической защиты. И тем не менее, такой аппарат является предметом вожделений. В глазах председателей совета директоров крупнейших госкомпаний, к услугам которых имеются любые новейшие телекоммуникационные устройства, «красная машина» служит доказательством того, что они попали не просто на вершину своей компании, но и в высший эшелон партии и правительства. Эти телефоны суть предельные символы статуса, ибо выдаются они только гражданам, занимающим пост не ниже вице-министра. «Вещь крайне удобная и в то же время очень опасная, — поведал мне директор одной из крупных сырьевых госкомпаний. — Надо точно знать, в каких отношениях находишься с человеком, которому звонишь». Рядом с кабинетами боссов имеется еще один инструмент ранжирования — служба внутренней связи;

в частности, там принимают шифрованные факсы из квартала Чжуннаньхай, резиденции высшего руководства, а также иных партийных и государственных служб.

«Красные машины» рассыпаны во всему Пекину; они стоят на столах министров и их заместителей, главных редакторов партийных изданий, председателей советов директоров элитных госпредприятий и руководителей бесчисленных подконтрольных партии организаций. Телефоны и факсы оборудованы шифровальными устройствами для защиты партийно-правительственной связи не только от иностранных разведок, но и от любого китайца, не вхожего в систему партийного правления. Владение «красной машиной» означает, что ты сдал экзамены на членство в сверхсплоченном клубе, который правит страной: небольшая группа численностью порядка 300 человек (в основном мужского пола) отвечает за одну пятую населения земного шара.