Русский коммунизм. Теория, практика, задачи - Сергей Кара-Мурза Страница 5

Если оставить в стороне философию, то для реформы Столыпина существовало вот какое «непреодолимое» ограничение. В 1910 г. в России в работе было 8 млн. деревянных сох, более 3 млн. деревянных плугов и 5,5 млн. железных плугов. То есть даже по лошади с сохой на все дворы не хватало — в 1912 г. 31,6% крестьянских дворов в России были безлошадными, а 32,1% дворов имели по одной лошади. Что же могло в этих условиях дать разрушение общины? Из каких средств могли быть обустроены, скажем, 5 млн. хуторов, не говоря уж о фермах? Потому-то столыпинский уклад втянул в себя всего лишь 5% дворов, зато разорил множество.

После 1905 г. покупка земли общинами и аренда земли у землевладельцев нарастала. Историк В.В. Кабанов пишет: «Все более определяющей становилась тенденция к перемещению центра тяжести сельскохозяйственного производства на хозяйство крестьянское, прогресс в мелкотоварных хозяйствах становился заметнее. Накануне Первой мировой войны крестьяне производили 92,6% совокупного продукта (по стоимости) земледелия и животноводства, а помещики — только 7,4%» [32].

Столыпин верил, что инициатива «освобожденного» мужика-хозяина и невидимая рука рынка гораздо сильнее всяких там капиталов, плугов, лошадей и дорог. За пять лет столыпинской реформы количество лошадей — главной тягловой силы в России — снизилось в расчете на 100 человек с 23 до 18. Как можно было при этом ожидать роста производства зерна? Никак — независимо от формы собственности на землю. И увеличить число лошадей было уже невозможно, потому что земли для пастбищ не было, а при использовании зерна на корм добавочные лошади съели бы как раз весь прирост производства зерна. В 1928 г., накануне коллективизации, в европейской части СССР под пастбищами находилось 1,6% всех сельскохозяйственных угодий (для сравнения: в Великобритании 56%, в Голландии 38,4%), почти такой же (1,5%) была доля земли под посевами трав и кормовых культур (в Великобритании 32,7%).

За 60 дореволюционных лет самым урожайным в России был 1909 г. В этот год в 35 губерниях с общим населением 60 млн. человек (что составляло почти половину населения России) было произведено зерна, за вычетом посевного материала, ровно по 15 пудов на человека, что составляло официальный физиологический минимум. То есть никакой товарной продукции село этой части России в среднем не производило. А значит, и ресурсов для развития не возникало.

Низкий уровень технологии поглощал все силы крестьян. В 1909 г. средний урожай зерновых был около 52 пудов с десятины, т.е. 7,8 ц/га. И на весь цикл обработки 1 десятины земли тратилось в среднем 38 человеко-дней (и 29 лошаде-дней), или 4,48 человеко-дня на центнер зерна. Если считать рабочий день крестьянина в страду за 12 часов, то выходит, что на производство одного центнера зерна затрачивалось в 1909 г. 53,8 человеко-часа. А в РСФСР уже в 60-е годы трудозатраты на центнер зерна снизились в колхозах до 2,3 и в совхозах до 1,3 человеко-часа.

Выход из этой исторической ловушки власти России пытались произвести именно за счет крестьян, как «революцию сверху», разрушавшую крестьянскую общину и деревню, насаждавшую капитализм на земле. В бытность Витте премьер-министром при нем работало сельскохозяйственное совещание. Витте издал труды этого совещания под своим именем в виде книги «Записка по крестьянскому делу» (СПб., 1905). В ней была высказана мысль о необходимости превращения общины в частно-правовое общество, поскольку якобы «крестьян нельзя насильственно удерживать в условиях общинного землепользования». В ответ на это в феврале 1905 г. А.В. Кривошеин, будущий соратник Столыпина по земельной реформе, подал записку «Земельная политика и крестьянский вопрос», в которой выступил за ликвидацию не только общинного, но и подворного землепользования, замену их частным землевладением (признавая, однако, что это — «задача нескольких поколений»).

Мысль о том, что крестьянская община становится источником главной угрозы для общественного и политического строя царской России, в 1905 г. вполне созрела в интеллектуальных кругах монархической верхушки. В мае 1905 г. была составлена записка шести старейших сановников о путях преодоления политического кризиса («записка А.Н. Куломзина»). Она опровергала официальную точку зрения на крестьянство как консервативную монархически настроенную силу. Корень проблемы старые сановники видели в существовании «в низших слоях населения инстинктивного стремления к ниспровержению частной собственности» и в том, что «общинные порядки» поддерживают это стремление [7, с. 120, 136].

Разрушительная идея программы Столыпина пугала даже либералов — поборников модернизации по западному типу. Е.Н. Трубецкой писал в 1906 г., что Столыпин, «содействуя образованию мелкой частной собственности, вкрапленной в общинные владения… ставит крестьянское хозяйство в совершенно невозможные условия». Он предвидел, что в политическом плане это ведет «к возбуждению одной части крестьянского населения против другой», и предлагал не поддерживать реформу именно из-за того, что она вызовет «раздор и междуусобье в крестьянской среде».

Поощряя приватизацию общинного надела, реформа Столыпина создала раскол на селе. Из общины вышли прежде всего те многоземельные крестьяне, которым при переделе община должна была бы убавить надел согласно их семейному положению. Они «увели» землю из общины, заплатив за излишки по льготной цене, и затем, во многих случаях, продали ее уже по рыночной цене. Другая категория — напротив, малоземельные бедные крестьяне, которые отчаялись прокормиться своим хозяйством и махнули рукой на свой надел. Они тоже часто продавали свою приватизированную землю. Но при этом вовсе не превращались в батраков — не было для их найма достаточно фермеров.

В труде А. Финн-Енотаевского «Обзор экономической жизни России» (СПб., 1911) сказано о результатах реформы: «Все это ведет к обезземеливанию массового крестьянина, что при настоящих условиях имеет своим результатом не столько пролетаризацию, сколько увеличение пауперизма в деревне. Переход земли в единоличную собственность сам по себе еще не делает прогресса в земледелии. Все остальные условия, препятствующие земледельческой культуре, остаются в силе…

Содействуя развитию зажиточного крестьянского хозяйства за счет массового, отнимая у него землю в пользу богатого, толкая массового крестьянина на усиленную ликвидацию своего хозяйства, обезземеливая его в то время, когда наша экономическая жизнь требует увеличения земли у крестьянской бедноты, — этот закон содействует обнищанию широких слоев крестьянства, а вместе с тем и регрессу земледельческой культуры» [8, с. 134-135].

Озлобление крестьян вызвала и переселенческая программа Столыпина, предложение бросить родные места и переселиться в Сибирь вызвало очень резкую реакцию крестьян. Крестьяне Малоярославецкого уезда Калужской губ. направили в Государственную думу такой наказ (20 мая 1906 г.): «Министры отказали нам в земле, прочитали, что частновладельческих земель отчуждать нельзя, а откуда же тогда мы возьмем землю, без которой нам надо умирать голодной смертью. Министры говорят, что в Азии где-то есть много свободной земли и можно нас туда переселить. А мы понимаем это дело так: спокон веков у нас заведен обычай, что на новое место идет старший брат, а младший остается на корню. Так пускай и теперь поедут в Сибирь или в Азию наши старшие браться, господа помещики-дворяне и богатейшие землевладельцы, а мы, младшие, хотим остаться на корню, здесь в России» [2, т. 1, с. 142].