Мировой кризис. Восток и Запад в новом веке - Тимофей Сергейцев Страница 4

СССР не стал развивать свое научное основание власти, заменив его светской религией, что привело СССР к краху. Но и США идут тем же путем. Знаниевая база власти – принципиально непубличная в США, в отличие от СССР, – так же вытесняется структурами религиозного сознания, исповедующего светскую веру в демократию. Диктатура социально-гуманитарной науки неизбежно прерывается проблематизацией (фальсификацией по К. Попперу) научного знания, если оно, конечно, все еще действительно научно. На помощь приходит идеология (по тому же К. Попперу), представления, опровергнуть которые невозможно.

Положить знание в основание власти – и тем самым нормировать власть мышлением – потребовал уже Платон. В этом, собственно, и заключалась идея и социальный проект, – который мы, вслед за Платоном, называем «государством», – реализованный в ходе европейской истории и вошедший в фазу кризиса в Новое время. Но у Платона речь не шла о том специфическом знании, которое сегодня уверенно идентифицируется как научное, основанное на противопоставлении субъекта и объекта. Комплекс знания в основании власти как государства должен включать в себя разнообразный исторический и социокультурный опыт.

Научное знание революционизирует социокультурную ситуацию. Оно позволяет любому и каждому человеку создавать (воспроизводить) деятельность, претендовать на власть. Именно научное знание рождает войну «всех против всех» на социальном микроуровне вместо традиционной войны народов. Гоббс, пытаясь наметить пути реанимации, реставрации и воспроизводства государства в контексте социальной революции, постулировал не социальную структуру (т. е. сословия), как у Платона, а тотальное единство социума-государства, Левиафана. А чтобы показать, как возможно это метафизическое единство в социальной реальности, Гоббсу пришлось потребовать введения государственной религии, которую официально исповедуют и государь, и подданные, невзирая на то, во что они верят и чему поклоняются у себя на кухне. Так впервые родились идеология (она же светская вера – христианство Гоббса как государственная религия в самом Христе уже не нуждалось) и собственно тоталитаризм (в котором незаслуженно обвиняют Платона).

Общество, свободное от государства (а последнее всегда есть самоограничение, проведение собственных границ, даже если, и в особенности если, оно – империя), вооружившееся естественными науками в производстве и вооружениях, организовавшее себя социальным научным знанием (публичным – как в СССР, или тайным – как в США), учредившее собственную светскую религию, считает себя непобедимым субъектом власти.

Именно два общества описанного типа – СССР и США – стали после Второй мировой войны основными полюсами глобального мира, мировой сверхвласти. Их противостояние уже не имело смысла даже имперской борьбы за перемещение границ и колонии, хотя такая борьба была причиной мировых войн.

Вопрос был поставлен гораздо глубже: кто именно обладает абсолютной научной социальной истиной, которая дает основание и средства для абсолютной власти. Логичным дополнением картины стало наличие у обоих субъектов средств многократного полного уничтожения жизни на планете Земля.

В конечном счете именно мы, русские, отказались от подобной позиции. США сочли это победой в битве Добра и Зла, в которой Злом они считали не себя, естественно, а нас. Нам и сейчас предлагают считать себя онтологическим Злом, неким аналогом дьявола. Впрочем, эта псевдохристианская аллюзия не совсем неадекватна для носителей светской веры в человека, захватившего место Бога.

Между тем мы пока лишь начинаем познавать на себе смертность, бренность существования субъекта как метафизической инстанции, ту самую смертность, которая так занимает постмодернистское созерцание современности. Ужас, терзающий постмодернистское сознание, рождается из забытья, в котором канула любая другая метафизика, кроме субъектной, из полагания невозможности никакой другой веры, кроме субъектной. И США ожидает тот же ужас, что уже переживаем мы и Старая Европа. Когда это произойдет, американское общество окажется перед проблемой, для решения которой ему не будет хватать исторических оснований.

Приход субъекта Нового времени идеологически осмысляется как прогресс, как развитие, как появление нового, того, чего не было. Соответственно, уход субъекта – вопрос вовсе не регресса и упадка, хотя такие последствия обязательно будут – и будут обязательно использованы против целых стран и даже континентов. Смерть субъекта – вопрос о воспроизводстве, вопрос о том, может ли наступившее будущее остаться в настоящем, а не уйти в прошлое.

Англо-саксонская цивилизация, разместившаяся в США, готовится к новым «темным векам», аналогу того, что происходило на Западе (но не в Византии) после падения Рима и до начала собственно Средневековья.

За действительно неуловимым и невидимым субъектом научного мышления, который «дышит, где хочет» и проявляется через кого угодно (вот она, подлинная свобода Нового времени), начинает проступать его самоназначенный наследник – обладатель финансовой системы. Всемогущество умирающего субъекта должно быть превращено во всемогущество финансов, сущности совсем не новой. Так сверхвласть пытается осуществить свое воспроизводство. Знания должны продаваться и быть недоступны тем, кто не в состоянии их купить, а у кого их нет, тот и не разбогатеет. Олигархия, претендовавшая на сверхвласть над государством еще во времена Данте, собирается присвоить и утилизировать активы научного субъекта.

СССР, в отличие от США, реализует не частный знаниевый проект, а предельно публичный и открытый. Каждый в СССР имел нормативный доступ к научным знаниевым основаниям власти. СССР также выступал за радикальный знаниевый интернационализм, знаниевый антирасизм и антифашизм, продвигая научные знания и технологии в страны Азии и Африки. США стратегически последовательно сдерживают продвижение и распространение знаний и технологий.

СССР продвигал практику коллективного действия, опирался во всех своих достижениях на коллективы, вплотную подошел к тому, чтобы практически поставить вопрос о коллективной мыследеятельности, в том числе массовой.

США постулируют в качестве основы социальных процессов успех или неудачу как базовую форму реализации индивида (в коллективной организации дела и то и другое бессмысленно). При этом коллективы все равно приходится создавать, и для этого в США приходится применять весьма затратные процедуры «этического бизнеса», преодолевающие индивидуализм при сохранении общей видимости успеха индивидов.

Индивидуализм социальных процедур и протоколов в США предопределен исторически, способом создания американского народа из беглых европейцев. Ни о какой особой эффективности такого способа организации социума для процессов деятельности не может быть и речи, исключая собственный американский идеологический дискурс. Индивидуализм затратен.

Нельзя забывать и о рабстве, определяя исторические рамки существования проекта США. В США существовало именно рабство, а не феодальное состояние крестьян, рабством не являющееся ни в Старой Европе, ни в дореформенной Российской империи. Черные люди, социально лишенные признаваемых признаков этнической принадлежности к конкретному народу и культуре (чего не было даже в Древнем Риме и Древней Греции, где рабом становился культурно и этнически определенный человек, побежденный в войне), стали неотъемлемым экономическим ресурсом молодого американского общества – и отнюдь не в Средние века. Американское рабство не было естественно-историческим наследием прошлого, оно было искусственно и целенаправленно созданным институтом.