От Ленина до Путина. Россия на ближнем и среднем Востоке - Алексей Васильев Страница 39

Конечно, не везде векторы политического процесса были направлены в одну сторону. В нескольких арабских странах развитие еще несколько лет шло влево (Южный Йемен, Алжир, Ливия, в какой-то степени Сирия), что позволяло режимам, существовавшим там, находить точки соприкосновения с СССР на прежней «антиимпериалистической» основе с широким набором антиизраильских высказываний.

Оговоримся, что неудача революционно-авторитарных режимов отнюдь не означала, что эта модель везде стала непривлекательной: в различных районах мира часы показывали разное историческое время. Поэтому эксперименты такого рода, вызванные противоречиями периферийного капитализма, продолжались или развивались. От Южного Йемена до Анголы, от Эфиопии до Мозамбика, от Конго до Афганистана многие элементы советской модели социально-политического устройства еще находили поклонников и в 80-х годах.

Но главное, что воздействовало на советскую политику на Ближнем и Среднем Востоке, – внутренняя обстановка в СССР и других социалистических странах. На пике военного могущества сама административно-командная система, созданная в Советском Союзе и навязанная десятку других стран, сталкивалась со все большими трудностями. Экстенсивное развитие за счет низко оплачиваемого труда многих десятков миллионов человек и богатейших природных ресурсов шестой части планеты выдохлось. Советский Союз и другие социалистические страны оказались не в состоянии вступить в новую эру. Сам характер общества и системы тормозил рост и инновации, качественное развитие. Нарастали кризисы – индустриальный, сельскохозяйственный, сырьевой, экологический, социальный, интеллектуальный, национальный, нравственный.

Единственное, что пока развивалось ценой бесчисленных жертв, перекоса всей социально-экономической структуры советского общества, – это производство орудий смерти, военной техники. И по этому критерию – то есть по способности многократно уничтожить все человечество – СССР был сверхдержавой.

Поражение США во Вьетнаме и достижение примерного военно-стратегического паритета между СССР и США, казалось бы, делало бессмысленным дальнейшее повышение ставок, давало возможность открыть эпоху разрядки. В Европе, как показывал Хельсинкский процесс, для нее были реальные перспективы. Но советское руководство не было готово к подлинной разрядке за пределами каких-то чисто военных договоренностей. Видимо, опыт и «оттепели» 1953–1956 годов, и Пражской весны 1968 года слишком хорошо напоминал, что ослабление авторитарного режима, почти любые щели в человеческих и деловых контактах с Западом немедленно становятся угрозой для системы, так как ставят под вопрос ее право на существование в глазах собственного населения и ее устойчивость. «Империалисты» просто должны «угрожать» социализму, чтобы он продолжал существовать. К разрядке не был готов и Запад. Правительства Запада достаточно последовательно проводили политику конфронтации, начиная с послания Г. Трумэна конгрессу США в марте 1947 года и кончая заявлениями Рейгана о советской «империи зла». Победа неоконсерваторов в ведущих странах Запада в конце 70-х – начале 80-х годов ужесточила их подход к отношениям с СССР.

Война 1973 года с полупобедой-полупоражением Израиля вновь настроила против СССР значительную часть влиятельной еврейской общины на Западе и способствовала срыву разрядки, хотя и не была, как представляется автору, решающим фактором этого процесса. Антисионистская кампания в СССР, одобренная сверху, была направлена против Израиля и влиятельных еврейских сил на Западе, но на деле приняла скрытый, и порой не очень скрытый, антисемитский оттенок. Это затруднило диалог и с евреями, и с либералами на Западе. А в самом советском обществе все более значительная часть евреев чувствовала себя отчужденной, и это было дополнительным элементом кризиса системы.

В «третьем мире» Москва и Вашингтон решительно не понимали друг друга и руководствовались разной логикой. Для США разрядка в Европе означала сохранение в «третьем мире» статус-кво. Но в Африке и кое-где в Азии Запад замешкался в 70-х годах с уходом, как Англия и Франция на Ближнем и Среднем Востоке в 50-х годах. В результате на смену колониальным властям в одних странах и феодальным монархиям – в других пришли революционно-авторитарные режимы, настроенные резко антизападно. Они стали получать военно-политическую и кое-какую экономическую поддержку СССР. Враждебная реакция на это США, конечно, была чрезмерной, но в любом случае конфронтация во всем мире усилилась. Для руководства СССР временные успехи новых друзей как бы подтверждали правоту прежних постулатов в советской политике и все больше отдаляли ее от действительности. Разве Вьетнам не показал, что в «третьем мире» США («империализм») могут отступить?

Отработанный пар прежних мессианских лозунгов принимался за свежий импульс распространения социалистических идей.

Инерция и ошибки Запада лили воду на мельницу иллюзий в Москве. И некоторые события в Азии, Африке и Латинской Америке, казалось, подтверждали правильность стратегии ослабления позиций Запада за счет периферии – «третьего мира».

Слишком долгое сопротивление ходу истории в португальской колониальной империи привело к радикализации руководства национально-освободительных движений, и они оказались восприимчивы к набору советских лозунгов и к копированию советских политических структур. В еще большей степени это оказалось действенным в Эфиопии, где императорский феодальный режим задержался с уходом с исторической арены, и его столкнули в пропасть засуха, голод и офицерство, все больше крутившее руль влево.

В Латинской Америке радовали кремлевских долгожителей молодые революционеры из Никарагуа, словно сошедшие с плакатных романов-идеологем вроде «Как закалялась сталь» Н. Островского. В Южном Йемене Национальный фронт всерьез преобразовывался в коммунистическую партию, хотя слово «коммунизм» там избегали употреблять.

Сигналы, приходившие из стран «социалистической ориентации», в Москве расшифровывать не хотели. И если раньше политические союзники СССР выступали как революционеры, партизаны, борцы и ценой небольших советских вложений наносили большой ущерб «проимпериалистическим» режимам, то теперь все обстояло иначе. С конца 70-х годов просоветские режимы вели войны против «контрреволюционеров», «бандформирований», «контрас», «реакционеров», «наймитов империализма» (Ангола, Мозамбик, Эфиопия, Никарагуа, Камбоджа), что влетало СССР в копеечку.

Трагический шаг в отношениях с Афганистаном уже был запрограммирован. Но принимать желаемое за действительное – обычная практика высшей советской иерархии, и от кремлевских геронтократов вряд ли можно было ожидать чего-либо другого. За противодействие ходу исторического развития приходилось расплачиваться и политически, и морально, и материально, а в Афганистане – и жизнью советских граждан.

Чем больше углублялся кризис социалистической системы, чем яснее были неудачи тех режимов, которые восприняли некоторые элементы советской модели, тем громче в Москве звучали голоса защитников теории «социалистической ориентации», тем упрямее на практике и в начале 80-х годов продолжалось сотрудничество с «революционными демократами». Хотя международные реалии подталкивали советское руководство на расширение связей с умеренными (будь то Марокко или Турция), иметь дело с лидерами, не скупившимися на клятвы в приверженности дружбе с Советским Союзом и «социализму», было проще и приятнее.