Как ненасилие защищает государство - Питер Гелдерлоос Страница 33

Подход, выстраивающий альтернативу, использует важный компонент революционной стратегии, но недооценивает её сопутствующие компоненты, необходимые для успеха. Идея в том, что созданием альтернативных институтов мы можем обеспечить возможность автономного общества и продемонстрировать, что капитализм и государство нежелательны.174 В реальности, хотя создание этих альтернатив критически важно для возникновения и развития революционного движения, а также в качестве фундамента для освобождённых обществ, которые придут после революции, было бы совершенно абсурдно думать, что государство будет сидеть сложа руки, позволяя нам проводить подобные строго научные эксперименты, доказывающие его ненужность.

События в Аргентине, сопутствовавшие экономическому кризису 2001 г. (например, захваты фабрик) очень вдохновили антиавторитариев. Ненасильственные анархисты (многие из которых — университетские работники), склонные к стратегии мирного создания альтернативных институтов, избирательно интерпретируют события в Аргентине, чтобы придать живости своей стратегии, которая без этого выглядит вяло. Но самозахваченные фабрики в Аргентине выжили по одной из двух причин: либо добившись легального признания и снова влившись в капиталистическую экономику в виде более коллегиальной формы предприятия; либо проводя время на баррикадах — отбиваясь палками и рогатками от попыток полиции их выгнать, и организуя союзы с местными воинственными ассамблеями, из-за чего власти побоялись расширения конфликта в случае эскалации своих тактик. При этом фабричное движение играет в защите. Его практика и теория находятся в конфликте, поскольку в целом оно не ставит цели заменить капитализм путём распространения альтернативных предприятий, контролируемых работниками. Главной слабостью радикальных рабочих стала неспособность расширять своё движение путём экспроприации фабрик, по-прежнему управляемых менеджментом.175 Такой курс привёл бы их к большему конфликту с государством, чем тот, на который они были готовы пойти. Разумеется, они представляют собой важный и вдохновляющий пример, но до тех пор, пока они способны захватывать только уже брошенные фабрики, у них не получится создать модель для настоящей замены капитализма. На Съезде североамериканских анархистов в 2004 г. основной докладчик Говард Эрлих посоветовал сегодняшним анархистам действовать так, как будто революция уже началась и строить мир, который мы хотим видеть. Оставляя в стороне бессмысленность этого совета для сидящих в тюрьмах, коренных народов, стоящих перед лицом геноцида, иракцев, пытающихся выживать в оккупации, африканцев, умирающих от диареи просто потому, что они лишены чистой воды, и большей части остального мирового населения, его заявление заставляет меня задуматься, как Эрлих мог забыть о долгой истории правительственных репрессий автономных пространств, служащих революционным движениям.

В Гаррисонбурге, штат Вирджиния, мы организовали анархистский общественный центр, позволяли бездомным людям ночевать там зимой, а за пределами этого центра предоставляли им бесплатную еду и одежду. За шесть месяцев копы нас прикрыли, используя креативное сочетание законодательства по вопросам функционального зонирования и градостроительных кодексов.176 В 1960-е гг. полиция проявила активный интерес к саботированию программы «Чёрных пантер» по предоставлению детям бесплатных завтраков.

Чарльз Бёрси, активист «Чёрных Пантер», раздаёт еду детям.

Как предполагается создание нами альтернативных институтов, если мы бессильны защитить их от репрессий? Как нам найти землю для строительства альтернативных структур, если у всего в этом обществе есть хозяева? И как мы можем забывать о том, что капитализм не вечен, что некогда все было «альтернативами» и сегодняшняя парадигма сумела развиться и распространиться именно за счёт своей способности завоевать и истребить эти альтернативы?

Эрлих прав в том, что нам пора начинать строить альтернативные институты уже сейчас, но неправ, обходя вниманием важную работу по уничтожению существующих институтов и одновременной защите нас и наших автономных пространств. Даже в сочетании с наиболее агрессивными ненасильственными методами, стратегия, основанная на построении альтернатив, ограничивающая себя пацифизмом, никогда не будет достаточно сильной для сопротивления тщательному насилию, применяемому капиталистическими обществами при завоевании и поглощении обществ автономных.

Наконец, у нас остаётся последний вид ненасильственного подхода — всеобщее неповиновение. Эта, пожалуй, наиболее свободная из всех ненасильственных стратегий, часто оправдывающая уничтожение собственности и символическое физическое сопротивление, хотя дисциплинированные пацифистские кампании по ненасилию и неповиновению также попадают в эту категорию. Недавний фильм «Четвертая мировая война» 177 в рамках этой концепции революции находится на грани воинственности, поскольку описывает движения сопротивления от Палестины до Чьяпаса, при этом удобно скрывая значительные элементы этих движений, вовлечённые в вооружённую борьбу — возможно, для комфорта американской аудитории. Стратегии неповиновения пытаются устранить систему забастовками, блокадами, бойкотами и другими формами неповиновения и отказа. Хотя многие из этих практик весьма полезны при эволюции в сторону реальной революционной практики, как стратегия этот подход имеет в себе массу зияющих брешей.

Этот тип стратегии может только создавать давление и служить рычагом, но он никогда не сможет уничтожить власть или перевести контроль над обществом в руки народа. Когда население устраивает всеобщие акции неповиновения, власть имущие сталкиваются с кризисом. Иллюзия демократии не работает: это кризис. Трассы блокированы, бизнес поставлен на колени: это кризис. Но люди во власти по-прежнему контролируют значительные резервы — им не грозит голод в результате забастовки. Они контролируют столицу страны, часть которой может быть выведена из строя занявшим и блокировавшим её населением. Важнее всего то, что власть по-прежнему обладает контролем над армией и полицией (элиты после Российской революции многому научились в вопросах сохранения лояльности военных. За последние десятилетия редкие серьёзные переходы армии на сторону восставших случались лишь тогда, когда она сталкивалась с ожесточённым сопротивлением и правительство явно агонизировало; полицейские, в свою очередь, всегда оставались верными лакеями). За закрытыми дверями главы бизнеса, правительства и армии устраивают совещание. Возможно, они даже не позвали на него некоторых одиозных представителей элиты; возможно, многие властные группировки лавируют, пытаясь выйти из кризиса на коне. Они могут использовать военных, чтобы прорваться через любую баррикаду, устроенную безоружными, отнять любую занятую фабрику и захватить продукты труда восставших, если те пытаются построить автономную экономику. Наконец, власть имущие могут арестовать, пытать и убить организаторов, загнать движение в подполье и восстановить порядок на улицах. Восставшее население, проводящее сидячие забастовки или кидающее камни, не может выстоять против армии, получившей карт-бланш на использование всего оружия из её арсенала. Но за закрытыми дверями лидеры страны соглашаются, что такие методы нежелательны — они являются последним средством. Их использование на долгие годы уничтожит иллюзию демократии, отпугнёт инвесторов и навредит экономике. Поэтому они побеждают, позволяя восставшим заявить о своей победе: под давлением бизнеса и военного командования президент и несколько других избранных политиков уходят в отставку (или, ещё лучше, бегут на вертолёте); корпоративные СМИ называют это революцией и начинают петь популистские гимны новому президенту (выбранному корпорациями и генералами); и активисты народного движения, если они ограничили себя ненасилием вместо того, чтобы готовиться к неизбежной эскалации тактик, проигрывают именно тогда, когда уже стояли на пороге революции.