Перевороты. Как США свергают неугодные режимы - Стивен Кинцер Страница 3

«Лоррин, – начал Джон, – во дворце ужасный переполох».

Тёрстон и другие хауле, как гавайцы называли белокожих соседей, уже давно ждали повода ударить по монархии. Теперь он появился. На их стороне был Стивенс, а за ним стояла вся мощь США. Момент настал.

Все было готово к новому витку истории. Никогда еще не случалось такого, чтобы американский дипломат помог свергнуть власть в стране, к которой был официально приставлен. Рассказ о том, что подвигло Стивенса на этот поступок, и более масштабный – как США подмяли под себя Гавайи – полны мотивов, которые всплывут снова и снова: устраивать перевороты войдет у американцев в привычку.

Почти все пять миллионов лет, с тех самых пор, как острова вышли из пучины Тихого океана, судьбу Гавайев определяла их отдаленность. Считается, что первые обитатели, возможно полинезийцы с островов южнее, поселились там примерно во времена Иисуса Христа. Многие столетия гавайцы почти ни с кем не контактировали: никто не мог преодолеть океана, окружавшего эти земли, на которых процветали тысячи уникальных растений и животных. Такого разнообразия не встретишь больше нигде.

Люди, населявшие Гавайи, создали особую общину, что связала их хитросплетенной паутиной обязанностей, ритуалов и благоговения перед природой. Может, Гавайи и не назовешь тропическим Эдемом, но именно там многие поколения людей сохраняли гармоничную культуру, которая делала их сильными и физически, и духовно. Некий историк описывает ее как «крайне успешную» и «не столь жестокую, как большинство современных ей культур по всему миру, даже включая Европу; точно так же она и не столь безжалостна, как уклад многих цивилизованных общин в наши дни».

Все изменилось слишком внезапно. На рассвете восемнадцатого января 1778 года у побережья острова Кауаи развернулось зрелище, которое ошеломило гавайцев не меньше, чем теперь бы они изумились, завидев космический корабль. На горизонте возникли… два плывущих острова. Люди пришли в возбуждение, кто от волнения, кто от страха. Многие побросали работу и помчались по ущелью Уэймеа к берегу.

«Вожди и простой люд с восхищением наблюдали за этим прекрасным зрелищем», – говорится в источнике. – Один спросил другого: «Что за ветвистые штуковины?» А тот ответил: «Деревья, которые плавают по морям».

На самом деле к островам приближались британские корабли под командованием одного из известнейших путешественников того столетия – капитана Джеймса Кука. Трепещущие перед пришельцами островитяне сперва приняли его за божество. Потом, наверное, неизбежно (сказывалась разница в культурах) вспыхнул яростный конфликт. Многие туземцы радовались отплытию чужаков, а когда через год те приплыли снова, отчаянно нуждаясь в продовольствии, их забросали камнями. Голодные моряки начали попросту отбирать необходимое. Но когда они убили гавайского вождя, местные воины отомстили: гурьбой напали на Кука и разрезали его на куски, а позже зажарили останки в земляной печи. Это был чуть ли не последний раз, когда коренные гавайцы сумели поступить с белыми по собственной воле.

Вскоре отомстил и Кук. Он и его люди привезли чуму настолько яростную, какую даже сами не могли представить. Несколько недель их общения с местными, от рукопожатий до половых контактов, едва не уничтожили всю гавайскую расу.

Люди Кука, как он лично и предсказал в бортовом журнале, вызвали на островах эпидемию венерических заболеваний. И это было только началом. Сотни тысяч гавайцев впоследствии погибли от лихорадки, дизентерии, гриппа, болезней легких и почек, рахита, диареи, менингита, тифа и проказы.

Как только острова нанесли на карту, к Гавайям стали приходить самые разные суда. Однако эти места привлекали не только моряков. Заинтересовалась ими и группа набожных пресвитерианцев и конгрегационалистов из Новой Англии. Из нескольких источников – от капитанов кораблей; из популярной книги о гавайском сироте, что проделал огромный путь до Коннектикута и принял христианство; из серии статей в газете под названием «Kennebec Journal» – они узнали, что эта далекая земля полна язычников, которых можно обратить в свою веру. В промежуток между 1820-м и 1950 годом около двухсот представителей церкви были настолько воодушевлены, что вызвались добровольно провести остаток жизни на Сэндвичевых, как их назвал Кук, островах, занимаясь богоугодными делами.

Многое, что обнаружили там миссионеры, привело их в ужас. Дружная гавайская община, с присущим ей анимизмом, кардинально отличалась от суровой, холодной жизни, к которой привыкли жители Новой Англии. То, что в глазах миссионеров считалось краеугольными камнями цивилизации – амбиции, бережливость, индивидуальность и частная собственность, – гавайцам было неизвестно.

Зато они верили в божественное происхождение холмов, деревьев, животных, ветра, молний и даже росы. Некоторые не брезговали инцестом и полигамией, детоубийством и ханаи – традицией, согласно которой матери отдавали новорожденных детей друзьям, родственникам или вождям, таким образом расширяя семьи. Большинство не стеснялось наготы и секса. Строгим миссионерам туземцы казались самыми закоренелыми грешниками на земле. Например, один нашел их «чрезвычайно неотесанными; слепыми ко всему, что прекрасно и ужасно в творениях Господних; грязными, гнусными и похотливыми; покрытыми всякой мерзостью, какую только можно представить, запятнанными кровью и заклейменными преступлениями».

Воодушевившись уверенностью, которая может исходить исключительно из глубокой веры, миссионеры без устали навязывали окружавшим их людям свои ценности. Или, как сами же это называли, – спасали души дикарей от вечных мук ада.

«Улицы, когда-то полные жизни, теперь пусты, – рассказывал путешественник, побывавший в Гонолулу в 1825 году. – Игры, даже самые невинные, – запрещены. Пение стало наказуемо, а за открытый разврат – попытку танцевать – к нарушителю не проявят ни капли милосердия».

Шли годы, некоторые миссионеры утратили пыл и перестали следить за исполнением строгих нравственных норм. То же самое чувствовали многие их сыновья и внуки. Они проходили обучение в США, а на Гавайи возвращались исполненные беспокойного духа своей растущей как на дрожжах родины, где возможности, казалось, поджидали за каждым углом. И, оглянувшись, вновь прибывшие увидели, как гавайская земля буквально изнывает, готовая к возделыванию.

Истинным олицетворением того, как община хауле расширилась и пришла к власти, стал Амос Старр Кук. Рожденный в Данбери, штат Коннектикут, Кук приехал на Гавайи в качестве миссионера. Проработав несколько лет директором школы для высокородных гавайских детей, он снискал славу крайне строгого человека. Соблазн разбогатеть в конце концов свел его с религиозного пути. В 1851 году Кук решил попробовать свои силы в сахарной промышленности. На пару с еще одним бывшим миссионером, Сэмюэлем Каслом, у которого был нюх на прибыль, он учредил компанию «Castle & Cooke» и стал крупнейшим в мире производителем сахара.

Но чтобы выращивать сахар в таких количествах, нужна земля. Приобрести ее было сложно – местные гавайцы мало что знали о частной собственности или наличном расчете. Туземцы почти не понимали, как сделка – или вообще что угодно, если на то пошло, – может лишить их земли.