Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер Страница 3

Психология морали также обманывает наше чувство опасности. Никто и никогда не сможет мобилизовать волонтеров, сообщая, что дела идут все лучше, потому и гонцов, приносящих хорошие новости, просят попридержать язык, чтобы не внушать людям чувство необоснованного оптимизма. Кроме того, в интеллектуальных кругах отказываются признавать, что в цивилизации, современности и в западном обществе вообще есть хоть что-нибудь хорошее. Но, возможно, иллюзию вечно царящего насилия питает одна из тех сил, что и привели к его спаду. Жестокость идет на убыль одновременно со снижением терпимости к насилию и к его воспеванию, и часто именно смена мировоззрения становится ведущей силой изменений. По сравнению с массовыми зверствами прошлого смертельная инъекция убийце в Техасе или единичные преступления на почве ненависти к представителям этнических меньшинств не такие уж шокирующие вещи. Но сегодня они воспринимаются как свидетельство нашего глубокого падения, а не как признак повышения моральных стандартов.

Бросая вызов предрассудкам, мне придется убеждать вас с цифрами в руках — я буду по крупицам собирать их из различных источников и всячески иллюстрировать. Каждый раз я буду объяснять, откуда цифры взяты и каким образом они складываются в единую картину. Я ставлю перед собой задачу объяснить снижение насилия на разных уровнях: в семье, в жилых районах, между кланами и другими вооруженными группировками, среди больших наций и государств. В истории насилия на каждом уровне детализации прослеживается свой вектор развития, и каждый достоин отдельной книги. Но меня не перестает удивлять глобальная тенденция к его уменьшению, очевидная на сегодняшний день. Поэтому для поиска ответов на вопросы, когда, как и почему произошли все эти изменения, лучше собрать их под одной обложкой.

Разнообразные виды насилия демонстрируют общую тенденцию — вряд ли это может быть простым совпадением. Факты требуют объяснений. Соблазнительно пересмотреть историю насилия с точки зрения морали — как героическую сагу о борьбе добра со злом, но я выбрал другой ракурс. Мой подход в широком смысле научный: он сводится к поиску объяснений, почему так происходит. Иногда выясняется, что в каком-то конкретном вопросе росту миролюбия способствовали проповедники моральных ценностей и их деятельность. А иногда объяснение более прозаическое — вроде изменений в технологиях, управлении, торговых отношениях и в познании. Рассматривать спад насилия в качестве неудержимого двигателя прогресса, который возносит нас к идеальному миру точки Омега, тоже не стоит. Это совокупность статистических трендов в поведении групп людей в различные периоды времени, и поэтому его необходимо рассматривать с позиций психологии и истории — того, как разум человека справляется с изменяющимися обстоятельствами.

Значительная часть книги посвящена исследованию психологии насилия и ненасилия. Модель сознания, к которой я буду обращаться, — это синтез когнитивистики, аффективной и когнитивной нейронауки, социальной и эволюционной психологии и других наук о человеческой природе, которые я анализировал в книгах «Как работает мозг» (How the Mind Works), «Чистый лист» (The Blank Slate) и «Субстанция мышления» (The Stuff of Thought). Согласно такому толкованию, сознание — это комплексная система когнитивных и эмоциональных способностей, интегрированных в мозг, который обязан своей базовой конструкцией процессам эволюции. Некоторые из этих способностей склоняют нас к различным видам насилия. Другие — говоря словами Авраама Линкольна, «добрые ангелы нашей души» — настраивают на мир и сотрудничество. Объяснить спад насилия можно, определив, какие изменения в культурной и материальной среде помогли миролюбивой части нашего сознания одержать верх.

И наконец, мне нужно будет показать связь истории и психологии. В человеческих делах все взаимосвязано, и особенно верно это в отношении насилия. Всегда и повсюду более мирные сообщества обычно оказываются более богатыми, более жизнеспособными, более образованными, обладающими лучшей системой правления. Они с бо́льшим уважением относятся к женщинам и чаще преуспевают в торговле. Трудно сказать, какое из этих счастливых качеств запустило колесо добродетели, а какое просто прокатилось на нем за компанию, и было бы заманчиво согласиться с ничего не объясняющей рекурсией вроде «уровень насилия снизился, потому что культура стала менее жестокой». Социологи различают эндогенные переменные — они находятся внутри системы, где на них может влиять тот самый феномен, который они призваны объяснить, и экзогенные — те, что приводятся в движение внешними силами. Экзогенные силы могут брать начало в объективной реальности — в изменениях технологий, демографии, механизмов коммерции и управления. Но еще они могут зарождаться в реальности интеллектуальной, по мере того как новые идеи возникают, распространяются и начинают собственную жизнь. Лучшее объяснение любых исторических изменений — то, которое идентифицирует подтолкнувшее их внешнее воздействие. Максимально придерживаясь фактов, я попытаюсь определить экзогенные силы, которые в разные периоды времени по-разному взаимодействовали с нашими умственными способностями и которые могут быть определены в качестве причин спада насилия.

Исследования, которые проливают свет на эти вопросы, складываются в эту книгу — такую объемную, что краткое изложение основных выводов прямо в предисловии ее не испортит. «Добрые ангелы нашей души» — это рассказ о шести тенденциях, пяти внутренних демонах и пяти исторических силах.

Шесть тенденций (главы 2–7). Чтобы показать связь разнообразных изменений, которые заставляют нас отказываться от насилия, я объединил их в шесть основных тенденций.

Первой из них стал начавшийся около 5000 лет назад и растянувшийся на несколько тысячелетий переход от анархии в группах охотников и собирателей, в условиях которой наш вид просуществовал большую часть своей эволюционной истории, к первым земледельческим цивилизациям с городами и правительствами. С этим переходом связано снижение количества набегов и усобиц, свойственных первобытным обществам, и примерно пятикратное уменьшение количества насильственных смертей. Я называю это наступление мира Процессом усмирения.

Второй переход занял более 500 лет и хорошо задокументирован в Европе. В период между поздним Средневековьем и XX в. количество убийств в европейских странах сократилось в 10–50 раз. Социолог Норберт Элиас в ставшей классической книге «О процессе цивилизации» утверждает, что причиной этого удивительного сокращения стало объединение мелких феодальных владений в крупные королевства с централизованной властью и торговой инфраструктурой. Вслед за ним я называю этот тренд Цивилизационным процессом.

Третья трансформация длилась несколько столетий и началась во времена рационализма и европейского Просвещения в XVII–XVIII вв. (хотя у нее были предвестники в Древней Греции и в период Ренессанса, а также аналоги в других частях света). В это время появились первые организованные движения за отмену таких социально одобряемых форм насилия, как деспотизм, рабство, дуэли, пытки в судебных процессах, убийства из суеверия, жестокие казни и жестокое обращение с животными, а также первые ласточки организованного пацифизма. Историки иногда называют этот переход Гуманитарной революцией.