Партия. Тайный мир коммунистических властителей Китая - Ричард МакГрегор Страница 29

Мао не без оснований опасался, что среди многочисленных аутсайдеров, прибывавших в Особый район и не входивших в закаленные боями партийные ряды, найдутся засланные националистами шпионы. Сформировав организационный отдел из своих приспешников, Мао внедрил в нем культуру, которая сохранилась и поныне: этот орган играет роль контролера, следящего за полнейшей лояльностью руководящих кадров к самой КПК и ее вождям. По мере того как первоначальный революционный идеализм уступал место яростной междоусобице в крошечной группе окопавшихся в Яньани коммунистов, Мао тоже открыл полезность этого органа для консолидации власти в своих руках.

Идея Оргбюро была одной из самых важных «статей советского импорта», позаимствованных китайской компартией. Впрочем, Орготдел отнюдь не приземлился в Китае подобно некоему инопланетному созданию; напротив, здесь он нашел благодатную почву. Китайская традиция иметь один-единственный орган для систематизации центральной власти над государственными чиновниками насчитывает без малого тысячу лет. На протяжении длительных периодов китайской истории провинциальные руководители назначались в столице. «В отличие от средневековой Европы здесь не имелось ни профессиональных гильдий, которые формировали бы сплоченные силы и структурированное общество, ни иных органов самоуправления, — отмечает Ласло Ладани, иезуит и ветеран-синолог. — Не было уравновешивающих сил, которые могли бы высказывать свое собственное мнение в лицо центральной власти. Китай как единое целое держался лишь на могущественном центральном правителе».

Еще во времена династии Восточная Хань (25–220 гг.) имперская система обладала неким подобием Орготдела, известным под названием «Ли-бу» или, если угодно, министерство по делам государственной службы. Глава Ли-бу носил подчеркнуто уважительный титул «небесного наместника». Это министерство сохранилось и в последующих династиях — выражаясь современным языком, оно входило в число шести ключевых органов, которые консультировали императора по вопросам назначения и увольнения чиновников, организации экзаменов для поступления на госслужбу, карьерного роста и перевода на другие должности. Из летописей династии Тан (618–907 гг.) мы знаем, что чиновников ранжировали по девяти ступеням, отражающим их прилежание, добродетельность, честность и так далее. Мировые судьи, которым предписывалось «разбирать дела и выносить приговоры непредвзято и искренне», также подвергались служебной аттестации согласно кодифицированному перечню, именуемому «Двадцать семь совершенств».

Партии все больше и больше нравится ссылаться на исторические прецеденты, демонстрируя неразрывную связь китайской политической культуры с ее нынешним бюрократическим аппаратом. В наши дни Орготдел ссылается на максиму танской династии, которая предписывала переводить чиновников в столицу лишь после того, как они прослужили в сельской местности: «Без опыта работы на местах не может быть назначения в центр». В докладе Орготдела от 2008 г. записано буквально следующее: «Если в будущем данный принцип будет соблюдаться строже, он сможет оживить бюрократическую систему и поддержит развитие сельских районов и национального благосостояния».

Организационный отдел ЦК КПК, каким мы его знаем на примере современного Китая, сформировался лишь после 1937 г., когда коммунисты и националисты создали Второй объединенный фронт для борьбы с японцами. Едва оперившись, Орготдел занялся составлением толстых досье на индивидуальных членов партии, которые были обязаны писать и переписывать свои автобиографии, порой в несколько сот страниц, где также указывались подробнейшие факты из жизни их родственников и друзей. Критический разбор этих автобиографий, проводившийся совместно с партийной контрразведкой, имел очень жесткие последствия для любого человека, который навлек на себя подозрения. В этом отношении Орготдел вторил голосу эпохи. Яньань зачастую идеализируют в образе оплота молодых революционеров, которые, так сказать, в едином порыве готовили базу для своей будущей кампании за объединение Китая. В действительности это была арена борьбы за власть; далее последовали убийственные чистки. Партийцы, брошенные за решетку националистами, а потом выпущенные на свободу благодаря временному перемирию, по прибытии в Яньань были вынуждены давать в письменном виде самокритичную оценку своего поведения в гоминьдановских тюрьмах. То же самое касалось и их партийных товарищей по заключению. Затем эти объяснительные записки сопоставлялись, а любые нестыковки разбирались на безжалостных допросах.

Лю Байюй, впоследствии ставший видным писателем, рассказывал, что практически сошел с ума во время этой яньаньской кампании, известной под названием «чжэнфэн» (дословно «правильный ветер», или «упорядочение стиля работы»). По приказу одного из начальников партшколы он писал и переписывал собственную биографию объемом несколько тысяч иероглифов, начинавшуюся с первых дней его жизни. В полубредовом состоянии он излагал мельчайшие подробности своих «эксплуататорских» похождений, вплоть до того случая, когда он, совсем еще ребенок, задрал юбку наемной прачке, пока та стирала. Позднее Лю уверял, что «узрел-таки свет» в ходе этой процедуры. По его словам, принудительное написание девяти вариантов автобиографии оказалось «правильным лекарством для нездоровых интеллектуалов» вроде него самого, то есть заставило увидеть мир «объективно». «В духовном смысле я пережил личную революцию», — писал он. Партия одобрила его преображение. При Мао он стал заместителем министра по культуре и секретарем парткома Китайского союза писателей.

Несмотря на своих имперских предшественников, Орготдел Мао Цзэдуна по сути был репликой системы, в Советском Союзе известной под названием «номенклатура». Это список членов партии, которые образовывали коммунистический правящий класс и имели право занимать высокие должности в органах власти, промышленности и так далее. Такая система позволяет партии контролировать «назначение, перемещение, выдвижение и увольнение практически любых (Служащих, за исключением представителей самого низшего звена». Китай отличается от Советского Союза одной важной чертой: здесь эта система еще более масштабна, она проникает в самые недра органов власти и прочих институтов, находящихся под государственным контролем. «Китай более радикален, — говорит Юань Вэйши из Университета им. Сунь Ятсена в провинции Гуандун, имея в виду методы, применяемые КПК для управления даже самыми низовыми парткомами, на уровне поселков и школ. — Партия хочет возглавлять все. В этом-то и состоит главное отличие».

В вузах и иных ключевых учебных заведениях Советского Союза, к примеру, работа секретаря парткома заключалась в надзоре за членами партячейки. А в Китае, говорит Юань, секретарь парткома имеет возможность контролировать как членов партии и их назначения, так и собственно учебный план, поскольку его полномочия превосходят сферу влияния ректора, формального руководителя вуза. «Дела в Китае выглядят порой весьма нелепо. Взять хотя бы столетнюю годовщину Пекинского университета, отмечавшуюся в 1998 г. Цзян Цзэминь выступил с речью в Доме народных собраний, а не на территории кампуса. К тому же мероприятие возглавлял не ректор, а секретарь парткома, — рассказывает Юань. — Многие преподаватели потом со смехом передавали мне, как он суетился и размахивал руками, пока ректор сидел в уголке, словно мышка. Сама-то система пришла из Советского Союза, но КПК развила ее до предела».