Партия. Тайный мир коммунистических властителей Китая - Ричард МакГрегор Страница 22

Перед сделкой с «Юнокал» Фу заручился разрешением правительства и положительной санкцией парткома CNOOC, который он же и возглавлял. Однако его решение поставить правление перед фактом — дескать, вот готовое предложение, прошу ознакомиться — разгневало независимых иностранных директоров. Таким образом, CNOOC с самого начала была скомпрометирована, и Фу не мог быстро и гибко реагировать на перипетии начавшейся битвы за поглощение. Когда Конгресс возразил против сделки (аргумент — интересы национальной безоспасности), китайцы горько посетовали на протекционизм и сошли с дистанции. Однако на протяжении всей полемики Фу так и не задался гораздо более глубоким вопросом: как партком попытался подвинуть правление в сторону. Что бы он ни говорил, всегда находилось достаточно оснований для лоббирования в Вашингтоне мнения, что CNOOC представляет политические приоритеты китайского государства, а не свои собственные коммерческие интересы.

Многие иностранцы, имевшие дело с крупными китайскими госкомпаниями в первые дни экономической реформы, чувствовали себя совсем как японские представители гигантского конгломерата «Мицубиси», которые в начале 1980-х гг. вели переговоры о строительстве электростанции для металлургического комбината Баошань, новаторского проекта неподалеку от Шанхая. Японцы были сильно раздосадованы, когда китайская сторона одержала верх и вынудила их пойти на уступки. «Да, вы выиграли переговоры, — воскликнул один из руководителей «Мицубиси». — Но нашей команде противостояла вся ваша национальная сборная!» Чэнь Цзиньхуа, титан сталелитейной промышленности, который и рассказал эту историю в своих мемуарах, признался, что японцы не ошиблись. «К участию в переговорах мы пригласили многих талантливых экспертов из энергосистемы Китая, а «Мицубиси», будучи одиночной компанией, не смогла этого сделать, — пишет Чэнь. — Этот пример продемонстрировал преимущество нашей широкомасштабной социалистической кооперации».

Когда двумя десятилетиями позже крупные госкомпании вроде CNOOC начали выходить на внешние рынки, социалистическая кооперация, ныне известная под новым брендом «Чайна инкорпорейтид», оказалась не только преимуществом, но и помехой. Дело усугубилось еще и тем, что от былой социалистической кооперации госпредприятий почти ничего не осталось. Вместо кооперации партия внедрила своего рода социалистическое соревнование, чтобы добиться максимальных результатов от госсектора. В XXI веке «Чайна инк.» уже не является монолитом из мемуаров Чэня — теперь она скорее напоминает крупный, алчный косяк. Следуя стадному инстинкту, китайские компании в то же время соревнуются между собой на индивидуальном уровне, чтобы — подобно рыбам, охотящимся за аппетитным кусочком — урвать себе сделки на отечественных и офшорных рынках. А скопом и под предводительством главной рыбины по имени КПК, «Чайна инк.» конкурентоспособностью не уступает любым другим морским чудищам.

За последние тридцать лет Китай преобразился во многом благодаря неунывающему, предприимчивому духу простых китайцев, которые живо ухватились за шанс начать делать деньги, которого так долго были лишены. Куда менее понятно, каким образом компартия сумела при этом выпустить на свободу предпринимательский дух государства, да еще столь мощный. Маятник качнулся до того быстро, что проблема, стоявшая перед КПК, перевернулась с ног на голову. В 1990-е гг. Пекин беспокоился, как бы сохранить госкомпании на плаву, а к началу нового столетия реструктурированные предприятия — зачастую созданные с нуля — оказались настолько громадными, богатыми и амбициозными, что задача стала заключаться уже в том, чтобы удержать их в узде.

Десятки крупных госпредприятий, некогда слывших динозаврами рассыпающейся коммунистической системы, сумели за десятилетие трансформировать свою структуру и рентабельность. Гиганты коммунистической промышленности внезапно обзавелись миллиардными прибылями благодаря государственной антиконкурентной защите, стремительному экономическому развитию, дешевому капиталу и производственной эффективности, резко возросшей в ходе реструктуризации. В 2007 г., когда был отмечен исторический пик темпов экономического роста Китая: совокупная прибыль госпредприятий центрального подчинения достигла 140 миллиардов долларов в сравнении с почти нулевой отметкой в течение всего предыдущего десятилетия. Объем выручки в три раза превзошел показатели, зафиксированные лишь пятью годами ранее. В списке «Fortune-500», который ранжирует компании по объемам продаж, китайские предприятия сейчас парят возле самых верхних отметок, хотя раньше числились среди отстающих.

Но если Китай за этот период богател, о собственно китайском народе этого сказать нельзя. За десять лет (с 1997 г.), то есть за период ошеломительного экономического бума, доля заработной платы рабочих в ВВП страны упала весьма существенно, с 53 до 40 %. Трансформация госсектора принесла партии серьезные дивиденды, как и предсказывали участники встречи в гостинице «Пекин». Разбухающие прибыли облегчили бремя национального бюджета и укрепили финансовую отчетность государственных банков. Однако политика преференций, распространенных на госкомпании — земля, сырье и энергоносители по низким ценам — обеспечила извлечение выгод лишь для государства, в ущерб широким народным массам. Аккумулируемые государством средства не были самоцелью. Предвидя рост спроса на сырьевые материалы и учитывая сокращение запасов отечественной нефти, Пекин в 2002 г. начал активно подталкивать крупные, разбогатевшие госкомпании к занятию офшорных позиций. «Идите и становитесь крупнее и сильнее», говорило руководство страны. Не приходится удивляться, что фирмы во главе этой очереди, а именно в нефтяном и сырьевом секторах, вызывали бурную полемику практически повсюду, где появлялись.

Неуклюжая тактика Фу Чэнъюя, обернувшаяся неудачной сделкой для CNOOC, разгневала многих лиц внутри системы, но Фу сохранил свой пост, чему немало способствовала визгливая и порой ксенофобная реакция в США. Когда пришло время для следующей масштабной сделки, «Чайна инк.» показала, что вынесла много уроков. Но вот фундаментальная проблема закулисного присутствия КПК в крупных госпредприятиях так и осталась нерешенной. Та же самая завеса секретности, которую партия набрасывала на свои дела дома, затемняла роль правительства при выходе госкомпаний на зарубежные рынки. Вследствие этого иностранцы зачастую терялись при попытках понять, где же заканчивается сфера действия государства и где начинается собственно коммерческое предприятие.

В 2001 г. (году основания) «Алюминиевая компания Китая» («Чайналко») обладала всеми признаками современной и комфортабельно биполярной госкорпорации. Материнская компания была сформирована в 1990-е гг., в период драматических изменений, путем консолидирования раскидистой сети бокситовых рудников, обогатительных фабрик и заводов по выплавке первичного алюминия вместе с их сбытовыми подразделениями. Иными словами, появился на свет второй по величине мировой производитель в рамках данной отрасли. Чтобы новая компания не приобрела склеротических привычек старого госсектора, правительство снабдило ее рыночной составляющей, приказав «Чайналко» вывести часть своих наиболее ценных активов в отдельное предприятие, «Чалко», которому предстояла регистрация на иностранных фондовых биржах в том же году.

«Красная машина» на столе Сяо Яцина, председателя правления, символизировала статус «Чайналко»: корпорация входила в список полусотни компаний, которые с точки зрения государства были принципиально важны для обеспечения национальной безопасности и экономического развития. Возле аппарата правительственной связи, соединявшего Сяо с партийной элитой, имелся и новый государственно-корпоративный атрибут: экран с текущими котировками акций предприятия на иностранных биржах. Взятые в совокупности, эти электронные устройства несли двоякий смысл. На переднем плане компании типа «Чайналко», распираемые коммерческими амбициями, следили за своими котировками с такой же придирчивостью, что и их западные конкуренты. А за кулисами партия при необходимости незаметно натягивала вожжи, сознавая, что в ее руках остались все рычаги управления. На долю руководителей вроде Сяо выпала нелегкая задача. Им приходилось одновременно жонглировать интересами компании и решать задачи, которые партия считала важными для страны. Один из критериев успеха выражался бизнес-показателями, другой — политическими результатами, и ни один из них не был до конца ясен.