Второе предупреждение. Неполадки в русском доме - Сергей Кара-Мурза Страница 16

Например: «Путин — яркий пример советского человека, никогда за себя не говорит, а предпочитает говорить за другого и других», — пишет нам Дима. «Совок оправдывал и оправдывает изъятие паспортов у крестьян, а из времен считает оправданным существование загранпаспортов». Извините я быстро читаю, возможно что-то путаю. «Советский человек — это победа в Великой отечественной войне и великие стройки Саяно-Шушенская ГЭС, Братская ГЭС» и так далее. Мы продолжим сейчас обсуждение нашего вопроса.

Напомню, что у нас в студии Сергей Георгиевич Кара-Мурза, Лев Борисович Рубинштейн, и сейчас к нам по телефону присоединился Владимир Войнович, писатель, которого, я думаю, слушатели «Эха» хорошо знают. Мне бы хотелось среди книг Владимира Николаевича вспомнить «Антисоветский Советский Союз», поскольку мы сегодня говорим о советском человеке.

Добрый вечер Владимир Николаевич.

Владимир Войнович. Добрый вечер.

Ф.Т.: Спасибо, что вы присоединяетесь к нашей беседе. Мы пытаемся нарисовать портрет советского человека. Стараемся не говорить о политике или истории, а пытаемся описать простого советского человека, его основные черты. Как вы пишете в книге, вас один КГБ-шник вызвал на Лубянку и спросил: «Вы — советский человек?» Вот вы были советский человек? И сейчас вы советский человек?

В.В. Вы знаете, сейчас я быть может меньше советский человек, а тогда я был молодой и я был советский человек — и не совсем советский. Но я, как каждый советский человек, немного хитрил, поэтому я не очень любил советскую власть, и в то же время я, конечно, на вопрос, советский ли я человек, отвечал, что, да, я советский человек.

Ф.Т.: Мы пытаемся выделить сейчас какие-то основные черты советского человека, выделить какие-то символы, главные для советского человека. Если бы я попросила вас назвать пять слов каких-то, которые прежде всего у вас ассоциируются с советским человеком?

В.В. Ну, видите, советский человек, это человек очень смешанных взглядов. Он отчасти язычник, отчасти он материалист, отчасти религиозный, и это у него все вместе. Он стучит по дереву, он плюет в глаз человеку, у которого ячмень, и он в то же время верит в торжество коммунизма, и каких-то идеалов, и даже сейчас в это верит, и в то же время он никому не верит. И он понимает, когда над ним есть сильный начальник, и он должен знать, кому подчиняться и что делать. Я говорю о самом примитивном типе советского человека. В Советском Союзе и тогда, и сейчас, жили разные люди.

Ф.Т.: Просто, схематично, понятно.

В.В. Бывают люди более высокого развития и более низкого. И люди самостоятельно думающие.

Ф.Т.: Да. Владимир Николаевич, вы уехали в советские времена за границу. Какие стереотипы о советском человеке вы там увидели, что иностранцы думали тогда о советском человеке?

В.В. Вот я вам скажу. У меня есть конкретный пример. Когда я приехал в Мюнхен, я был очень удивлен, когда увидел, что многие немцы думают, что советский человек — это человек, который думает исключительно о построении коммунизма, ничего не думает о личной жизни и его вообще ничто больше не интересует, он такой узколобый фанатик. У меня был один знакомый банкир, которому я много говорил о Советском Союзе и советском человеке, и он ничего не понял. И вдруг он однажды меня встречает и говорит: «Ты знаешь, тут к нам приехал один советский министр, и он совершенно нормальный человек. Он ни слова не говорит о коммунизме, а говорит, чтобы его поселили в лучшей гостинице Мюнхена, чтобы по утрам ему подавали черный „мерседес“, а когда мы ему предложили заключить какой-то контракт, он его бегло просмотрел и сказал: „Я его подпишу, но мне 5 процентов в швейцарский банк“. Вполне нормальный человек». Я говорю, это же не нормальный человек, а нормальный преступник, и ты преступник, раз ты ему…

Ф.Т.: … отстегнул 5 процентов.

В.В. А он говорит: «Нет. Мы с Советским Союзом находимся в довольно неприязненных отношениях, и подрыв враждебного государства не является преступлением. Я просто пишу в отчете, что я дал советскому чиновнику столько-то процентов».

Ф.Т.: Владимир Николаевич, у вас была авоська?

В.В. Да, конечно.

Ф.Т.: А сеточка железная для яиц?

В.В. Я так мало занимался хозяйством, я жил довольно сложной жизнью, бывал очень-очень беден, в очередях не стоял. Если не было яиц, я покупал макароны и ел макароны, и не было у меня сеточки для яиц. Я не типичный советский человек. Советский, но не типичный.

Ф.Т.: Спасибо большое, Владимир Николаевич. И мы возвращаемся в студию…

С.К. — М. Фекла, ведь не волочет человек, он же темы не понимает, Войнович. Ну чего вы тащите таких… Человек уже сошел. Ну что он смог сказать о советском человеке?

Ф.Т.: А что надо было сказать?

Л.Р. Что захотел, то и сказал.

С.К. — М. Захотел… Он не может ничего сказать, потому что даже не понимает, в чем родовые черты такого явления как советский человек, и в чем мелкие. Он сам говорит: «есть такие и есть такие». Ну так пусть бы он вычленил у всех главные и общие их черты, это было бы интересно. Я вам указал только некоторые черты.

Вот вы говорите — ориентация на героя. Ведь за этим стоит гораздо более важная вещь — ориентация на Мастера. И герой у нас выступал как Мастер. Это на Западе исчезло в индустриальную эпоху. Мастер — это понятие средневековое.

Л.Р. Да, средневековое.

С.К. — М. У нас получилось так, что мы смогли перетащить в индустриальную эпоху то, что было характерно для крестьянина — литургическое отношение к труду. Я поражаюсь, что наши реформаторы-антисоветчики проходят мимо таких явлений, которые они должны были бы понять. Это ведь страшная для них вещь. Стаханов! Вы понимаете, что такое сделать 14 норм в забое. В чем там дело? Именно в том, что мы смогли возродить свойство Мастера, его способность видеть материал не как «субъект» видит «объект», а не отделясь от материала — способность прочувствовать материал. И это было в советских людях, было им присуще. Это особый тип труда. Потому-то и в 30-е годы, и во время войны, и во время восстановительного периода советские люди проделали такую работу, которую теоретически невозможно было проделать, скажем, с тем питанием, которое они имели.

Ф.Т.: Я понимаю, Сергей Георгиевич, вот еще одно мы выделили.

С.К. — М. Это явление важное, а вы его отбрасываете как нечто несущественное.

Ф.Т.: Мы не отбрасываем, мы наоборот собираем. Советский человек — это несомненно человек труда.

С.К. — М. Не в этом дело…

Л.Р. Вот уж совсем не так.

С.К. — М. А в типе труда, который потерян для индустриальной эпохи. Советские люди смогли возродить именно средневековое отношение «мастер-объект труда».

Ф.Т.: Вы не согласны с этим, Лев Семенович?

Л.Р. Вы знаете, как ни странно, в данном случае я согласен. И мой коллега, который демонстрирует апологетическое отношение к обсуждаемому нами объекту, рисует ужасающую картину. Живущий в 20 веке советский человек — носитель глубоко архаического сознания, выкопанного из средневековья. Действительно, советская жизнь носила очень много средневековых признаков. Например, феодальное сельское хозяйство, и такое же цеховое отношение к труду, которое цивилизованный мир прошел 4 века тому назад.