Интеграция и идентичность. Россия как "новый Запад" - Дмитрий Тренин Страница 14

В какой-то степени аналогичные опасения присутствуют и в отношении Турции. Главным отличием России от Турции, однако, является позиция элит двух стран. Турецкая давно сделала выбор в пользу Европы и последовательно движется в этом направлении. Для Турции модернизация означает европеизацию. Иная ситуация в России. Политическая идентичность страны определяется прежде всего характером власти. Авторитарная, безраздельная и бесконтрольная власть является основой того, что российские исследователи Юрий Пивоваров и Андрей Фурсов назвали «русской системой». В этом смысле Россия принципиально отличается от стран, вступивших в 2004 г. в ЕС и НАТО, и, наоборот, близка к таким государствам СНГ, как Белоруссия, Казахстан и даже Узбекистан. Сохранение у большинства российского общества (а не только у правящего слоя) традиционных представлений о характере и функциях власти в России является наиболее серьезным препятствием на пути не только политической, но и экономической и социальной модернизации. Для того чтобы Россия возродилась, абсолютно необходима смена властной модели.

Другой важнейший фактор – это многовековое начиная с середины XVI в. существование России в качестве «державы». Этот термин точнее, чем «империя», передает характер российской власти и Российского государства. В отличие от морских империй Англии, Франции, Голландии и др., но подобно османской Турции Россия практически интегрировала присоединяемые области в то, что иногда называют «Большой Россией». Советский Союз предпринял попытку решения национального вопроса через всестороннюю интеграцию окраинных республик с историческим ядром государства и формирование на этой основе «новой исторической общности – советского народа». На международной арене СССР осуществлял политику «социалистической интеграции» союзников и являлся центром притяжения стран социалистической ориентации. ЦК КПСС через свой Международный отдел (преемник Коминтерна) направлял деятельность коммунистических и левосоциалистических партий, национальных движений в большинстве стран мира. Стремление российских элит – прямых наследников советских – играть самостоятельную международную роль в европейском, «евроазиатском» (СНГ), а в перспективе и глобальном масштабе вытекает из исторического опыта и вынесенного из него представления о роли России.

Проблема имперского наследия сохраняется и в отношениях с новыми государствами, возникшими на месте бывших республик СССР, и в национально-регионально-религиозной проблематике, существующей в пределах самой Российской Федерации, прежде всего на Северном Кавказе. Трансформация имперского государства и имперской общности в национальное государство потребует и значительного времени, и многих усилий.

Идентичность страны не есть что-то неизменное, данное раз и навсегда. Только в XX в. Россия испытала две резкие смены идентичности (1917 и 1991 гг.) и несколько важных корректировок (середина 1920-х, середина 1940-х, конец 1980-х). «У России, – писал историк Юрий Афанасьев, – было два реализованных ею выбора: самодержавие и социализм; были два грандиозных сооружения на их основе, и оба рухнули»50. Российские либералы утверждают, что фактически с конца XX в. Россия стоит перед выбором – либо в Византию, либо в Европу. «Казалось бы, – рассуждает Ю. Афанасьев, – какие могут быть сомнения на сей счет? Какая может быть еще национальная идея реальнее и яснее, чем путь в Европу?»51. Но российская власть, даже выбрав капитализм, не хочет и не может отказаться от самодержавности, а общество дезориентировано, не организовано, плохо знает, чего хочет. Отсюда – характерная амбивалентность элитного и общественного мнения, межеумочность российской внешней политики, оставляющая Россию в «подвешенном состоянии».

В начале 2000-х годов революционный период сменился авторитарной стабилизацией и поиском формулы экономического развития, направляемого государством. Президент Путин с особым упором подчеркивает независимость России в международных делах52. Идеологи Кремля (заместитель главы президентской администрации Владислав Сурков и др.) говорят о суверенной демократии53. Независимость в глобализированном мире – понятие относительное, но автономный статус и самостоятельная политическая (хотя при этом периферийная и ограниченная) роль России в середине 2000-х годов – это факт. Тем не менее одного «провозглашения независимости» недостаточно для определения места и роли страны в мире. В 1990-е годы заявления о том, что Россия «обречена быть великой державой», звучали как заклинания. Между тем поиск Россией ее постсоветской идентичности на международной арене продолжается. В этом поиске решающую роль играет позиционирование России по отношению к США и Европейскому союзу.

Одна из серьезнейших проблем российских либеральных реформаторов состоит в их неспособности привлечь на свою сторону такой мощнейший фактор, как российский патриотизм. Взгляд либералов сосредоточен на странах, где их идеалы реализованы и которые они видят в качестве моделей для собственной страны. Начиная с Чаадаева либеральный взгляд на отечественную историю, как правило, категоричен в выводах: история России – это предостережение другим народам. Рассуждая таким образом, либералы не только подрывали свои позиции, но и усиливали позиции оппонентов. Не только консерватизм, но и обскурантизм получали возможность неограниченно использовать бренд «Россия» и, сверх того, обвинять либералов в космополитизме или даже в сотрудничестве с внешними силами в ущерб отечеству. Между тем западничество – не только составная, но и наиболее прогрессивная часть российской внутри– и внешнеполитической традиции.

Со времен Петра I Россия не только являлась составной частью европейской системы в качестве одной из великих держав, но и периодически совершала «модернизационные рывки», опираясь на опыт Западной Европы. В XVIII–XIX вв. Россия была не только непременным участником системы баланса сил на континенте, предполагавшей постоянные многосторонние коалиции в многочисленных войнах. Ее элита, сознательно ориентируясь на французские, немецкие, английские образцы, направляла развитие страны по западному пути. После разгрома Наполеона император Александр I играл выдающуюся роль на Венском конгрессе (1814–1815 гг.); Россия стала вдохновителем и одним из основателей Священного союза – первой постоянной организации управления международными процессами. Вплоть до Крымской войны (1853–1856 гг.) русский император был практически единоличным гарантом стабильности и легитимного порядка в Центральной и Восточной Европе. Во второй половине XIX в. Россия вновь была участницей многосторонних дипломатических комбинаций с участием держав Центральной и Западной Европы, пока, наконец, в начале XX в. она не связала свою судьбу с прото-Западом – англо-французской Антантой. В то же время, указывает профессор Александр Янов, Россия периодически «выпадала из Европы». «Прорывы», сближавшие страну с Европой, сменялись (во времена Николая I, Александра III, Сталина) периодами «выпадения» из Европы54.

Действительно, коалиция между самодержавной Россией и либеральными государствами Запада основывалась на геополитических и экономических расчетах, а не на общих ценностях. Когда Александр III, принимая в Петербурге президента Франции в 1891 г., стоя слушал «Марсельезу», он не проникался не только республиканским, но и конституционалистским духом. Российские либералы – часто англо– и франкофилы – хотя и занимали высокие должности, были в явном меньшинстве при царском дворе, а впоследствии в Государственной думе. У правящих классов России начала XX в. было гораздо больше общих ценностей с прусскими юнкерами, чем с английскими «лавочниками». Тем не менее в это же время в России быстрыми темпами развивался капитализм, а геополитика, стратегия и экономика диктовали Петербургу союзы с демократиями против родственных авторитарных режимов.