Контроль над разумом и другие сражения холодной войны - Леонид Млечин Страница 11

«Мы искренне сочувствовали страданиям русских людей в военное время и ценили их героизм, — вспоминал Кеннан. — Мы желали им только добра, поэтому особенно тяжело было видеть, что на нас смотрели как на носителей какой-то инфекции.

Сталин и его окружение — это люди, в свое время заключившие пакт о ненападении с Германией. Они были тогда враждебны Соединенным Штатам и Англии, и трудно поверить, что их взгляды претерпели радикальные изменения».

В отличие от знатока российской жизни дипломата Кеннана большинство американских политиков не имело ни малейшего понятия о том, что представляет собой советский режим и кто такой Сталин.

В сентябре 1945 года в Москву приехала группа конгрессменов, чтобы встретиться со Сталиным. Американцев прокатили на метро, потом славно угостили и на двух лимузинах повезли к вождю. Когда подъезжали к воротам Кремля, Кеннан услышал в машине чей-то хриплый и не очень трезвый голос:

— Черт побери, да кто такой этот Сталин? Почему я должен с ним встречаться? Я, пожалуй, выйду.

Кеннан твердо сказал нарушителю спокойствия:

— Не выдумывайте! Вы будете сидеть здесь и останетесь со всеми.

Когда они уже въехали в Кремль, сопровождаемые двумя машинами с вооруженными сотрудниками госбезопасности, Кеннан услышал, как тот же голос произнес:

— А что, если я щелкну это старикана по носу?..

Вождь принял американских законодателей 14 сентября в восемь вечера. Присутствовали еще Вышинский и переводчик.

«Великоватый китель, который носил Сталин, — вспоминал Кеннан, — возможно, компенсировал недостаточную представительность его внешнего облика. Волевое лицо, несмотря на грубоватые черты, казалось даже привлекательным. Желтые глаза, усы, слегка топорщившиеся, оспинки на щеках придавали ему сходство со старым тигром, покрытым шрамами. Сталин был прост в обращении, выглядел спокойным и хладнокровным. Неподготовленный гость мог не догадаться, какая бездна расчетливости, властолюбия, жестокости и хитрости скрывалась за этим непритязательным внешним обликом. Великое умение притворяться — часть его великого искусства управлять».

В февральские дни 1946 года Джордж Кеннан болел, лежал в постели в Спасо-хаусе и хандрил. Он страдал от жестокой простуды, которая сопровождалась высокой температурой, и от гайморита. Вдобавок у него ныли зубы. Интроверт, часто пребывавший в унынии, он был не из тех, кто хорошо чувствовал себя во враждебном и подозрительном мире сталинской Москвы, где иностранных дипломатов отрезали от общения не только с простыми людьми, но даже с чиновниками.

Джордж Кеннан пребывал в депрессии и подумывал об отставке, поскольку к нему не прислушивались.

«При администрации Рузвельта, — вспоминал Кеннан, — преобладала наивность в отношении Советского Союза. Это представляло серьезную опасность, против которой надо было бороться. В советско-американских отношениях нельзя было действовать такими простыми и даже детскими методами, которые импонировали Франклину Рузвельту и которые, как ожидалось, должны были понравиться советским руководителям и прежде всего лично Сталину».

Кеннан был шокирован, когда обнаружил, что однажды Рузвельт попросил Сталина вмешаться в американские внутриполитические дела — отговорить коммунистическую партию Соединенных Штатов оказывать ему поддержку на президентских выборах, так как эта поддержка поставила бы его в затруднительное положение.

Кеннан полагал, что у него на родине вовсе не понимают, с кем имеют дело:

«Советский режим — прежде всего полицейский режим. Это обстоятельство никогда не следует упускать из виду при оценке советских мотивов. В отличие от гитлеровской Германии действия Советского Союза не носят авантюристического характера. Советы не идут на ненужный риск.

Глухие к логике разума, они в высшей степени чувствительны к логике силы».

Советник-посланник американского посольства втолковывал чиновникам в Вашингтоне: прежде чем они смогут обсуждать со Сталиным будущее Европы, ему нужно доказать, что США не позволят СССР добиться своих целей путем применения силы, что у Запада достаточно мужества, твердости и уверенности в своих силах и западные страны не позволят обвести себя вокруг пальца.

«Мы дали повод Сталину думать, — считал Кеннан, — что западная часть Европы находится в плачевном состоянии, а Соединенные Штаты исходят из абсолютно наивных и преувеличенных представлений о советской мощи, поэтому он легко сможет выдавить американцев со всего евроазиатского пространства и навязать миру свою политику. Мне было ясно, что пока советские руководители так думают, у нас нет никакой надежды эффективно вести с ними дела. Поэтому в 1945 и 1946 годах я рекомендовал Вашингтону ужесточить позицию и рассеять московские иллюзии. Я был убежден, что мы должны доказать русским, что они ничего не добьются без сотрудничества с нами».

Кеннан предлагал «откровенно поделить Европу на сферы влияния, держаться подальше от российской сферы и держать русских подальше от нашей сферы». Его коллега по государственному департаменту Чарлз Болен (еще один будущий посол в Москве) ответил, что подобная политика немыслима для демократического государства, только тоталитарные режимы на это способны.

Получив запрос из Вашингтона относительно подлинного смысла речи Сталина, Кеннан мог высказаться откровенно. 22 февраля 1946 года он отправил в государственный департамент так называемую «длинную» телеграмму:

«Я не в состоянии уместить ответы на заданные мне вопросы в кратком сообщении без риска представить их в слишком упрощенном виде. Я надеюсь, департамент не будет возражать, если я разобью ответы на вопросы на пять разделов:

• Особенности советского мировоззрения в отражении официальной пропагандистской машины.

• Основы этого мировоззрения.

• Реализация этих взглядов в практической политике на официальном уровне.

• Реализация этих взглядов в неофициальной политике, осуществляемой скрыто, за которую советское правительство не несет никакой ответственности.

• Практические выводы с точки зрения американской политики».

Кеннан начал с исторического экскурса:

«Исторически внешняя политика России развивалась путями, отличными от американских… Русская история знала много перемирий между враждебными силами, но в ней нет ни одного примера постоянного мирного сосуществования двух соседних государств… У русских поэтому нет концепции постоянных дружественных отношений между государствами. Для них все иностранцы — потенциальные враги…»

Описав цели советской внешней политики и душевное состояние страны, в своих оценках он был достаточно оптимистичен:

«Многое зависит от здоровья и энергии нашего общества. Мировой коммунизм подобен болезнетворному паразиту, который питается только пораженными тканями… Мы должны сформулировать и представить на рассмотрение других государств более позититивную и конструктивную картину того, как мы представляем себе мир в будущем… Многие страны, особенно в Европе, измучены, запуганы и меньше заинтересованы во всеобщей свободе, чем в собственной безопасности. Мы должны быть готовы предложить им такую помощь. И мы должны оставаться верными нашим принципам. Самая большая опасность, которая грозит нам в решении проблем советского коммунизма, это уподобление тем, с кем мы имеем дело…»