Политика воина. Почему истинный лидер должен обладать харизмой варвара - Роберт Д. Каплан Страница 10

На самом деле вера Ливия в римское благородство менее романтична, чем кажется. Она основана на серьезных достижениях конституционного правления: вне зависимости от военных тягот проводились ежегодные выборы и переписи населения, организовывался набор в армию, и требования об освобождении от воинской повинности подвергались справедливому разбирательству [14].

Первая Пуническая война началась с мелкой ссоры между римскими и греческими колонистами в Сиракузах, которая благодаря запутанным альянсам спровоцировала конфликт между Римом и Карфагеном, захвативший всю Сицилию. Конфликт закончился поражением Карфагена. Рим наложил на него непосильную и унизительную контрибуцию. Как в Европе XX в., это привело ко второму конфликту. «Война с Ганнибалом» – это история Второй Пунической войны, которая длилась без перерывов семнадцать лет в Европе и Северной Африке вплоть до 202 г. до н. э. Это был ряд крупных сражений, которые ввергли в разруху и разорение бульшую часть средиземноморского региона. Победа Рима во Второй Пунической войне, как и победа Америки во Второй мировой войне, превратила его в мировую державу.

Ливий начинает повествование, называя Вторую Пуническую войну «самой великой войной, которую помнит мир» [15]. И это трудно назвать преувеличением. Сражения охватили территории, которые Запад называет «познанным миром».

Ливия обвиняли в романтизации Ганнибала, карфагенского полководца. Но тот, кто читает его впервые, может заметить нечто еще: Ганнибал Ливия с его нигилистической жаждой насилия и борьбы наделен чертами Гитлера дотехнологической эры. Ганнибал жесток даже по меркам своего времени: он конфискует земли и сжигает детей заживо безо всяких причин, кроме самого факта завоевания. Ганнибал – ложный героический лидер. Он требует непрекращающейся войны для легитимизации своей власти и удовлетворения своего инстинкта разрушения [16]. Как и Гитлер, он ожесточен навязанным и несправедливым миром, которым завершилась предыдущая война. Увы, Ганнибал возлагает вину за поражение не на себя, а на народ, считая карфагенян недостойными своего правителя.

Ганнибал воспользовался преимуществом нападения на противника, морально истощенного предыдущей войной. И как наш [американский] конгресс, остававшийся бездеятельным, пока Гитлер нарушал Версальский договор, занимал Рейнскую область и нападал на Польшу, римский сенат с огромным трудом решался реагировать на угрозу Ганнибала – уже после того, как тот нарушил договор, заключенный после Первой Пунической войны, и захватил римские территории в Испании [17]. «Римляне отвернулись, а затем предприняли действия, неадекватные целям», – пишет профессор Йельского университета Дональд Каган, сравнивая истоки Второй Пунической и Второй мировой войны [18]. Стремление к умиротворению было живо в римском сенате: аристократы рузвельтовского толка предупреждали об опасности, которую представляет собой Ганнибал, а провинциалы-изоляционисты противились всяческим действиям. После того как Ганнибал, пройдя маршем по Испании и перевалив через Итальянские Альпы, двинулся непосредственно на Рим, популистский и изоляционистский трибун Квинт Бебий Геренний говорил в сенате, что только знать много лет искала войны. К тому времени, когда сенат понял, что надо действовать, единственным выходом уже была тотальная война.

В 216 г. до н. э., когда «почти вся Италия была захвачена» и десятки тысяч римских солдат погибли в битве с Ганнибалом при Каннах на юго-востоке Италии, ситуация в Риме напоминала Англию после Дюнкерка и накануне битвы за Британию [19]. «История не знала примеров того, с чем предстояло столкнуться Риму», – пишет Ливий, предвещая слова Черчилля [20]. Подобно Англии Черчилля, Рим отказался вести переговоры о мире и решил дать бой.

Римская ограниченная демократия в коротких временных пределах была недостатком. По конституции военное руководство осуществлялось двумя избираемыми на год полководцами, что часто приводило к некомпетентному командованию [21]. Более того, Римское государство не всегда могло заставить население сделать то, что было необходимо для разгрома Ганнибала. По всей Италии часто вспыхивали ожесточенные раздоры между властями и страдающими поселениями. Однако либеральное отношение Рима к этим же самым подвластным ему поселениям – нечто новое в истории Средиземноморья – в конечном итоге удерживало их от восстаний [22]. В длительной перспективе именно демократия, пусть и бледная тень нашей, превратила Рим в государство, каким никогда не суждено было стать Карфагену. Ливий, цитируя римского консула Варрона, говорит, что на стороне Карфагена воевала «варварская солдатня», потому что они «ничего не знали о цивилизации под властью закона» [23].

Армия Карфагена состояла из наемников, говорящих на разных языках, и Ганнибал мог общаться с ними лишь через переводчиков. Отсутствие общей цели способствовало поражению Карфагена. Любопытно, что постоянные внутренние дебаты придавали Риму скрытую стабильность. Этот вывод предшествует предположению Макиавелли о том, что успешному государству требуется умеренная степень волнений, чтобы стимулировать здоровую политическую динамику.

Война Рима с Ганнибалом сделала необходимым появление эквивалента американского института президентства с широкими исполнительными полномочиями периода Второй мировой войны и холодной войны. Римский сенат – престижная олигархия – правил как верховный военный совет, в то время как власть избираемых органов таяла [24].

Сенат вовремя разглядел угрозу Карфагена, однако действовал осторожно – до тех пор, пока римское население, весьма пассивно реагировавшее на победы Ганнибала в Испании, не потребовало отмщения. Ливий говорит, что «мудрая тактика выжидания» консула Квинта Фабия Максима переломила «ужасающую череду поражений Рима» и заставила Ганнибала опасаться, что Рим наконец выбрал способного военачальника. Но в самом Риме действия Фабия не встречали «ничего, кроме презрения» [25]. Ливий, цитируя Фабия, говорит: «Не обращай внимания, если твою осторожность назовут робостью, твою мудрость – медлительностью, твое командование – слабым; пусть лучше мудрый враг опасается тебя, чем глупые друзья хвалят» [26]. Таким образом Ливий напоминает нам, что общественное мнение – громкие суждения окружающих – часто оказывается ошибочным.

Реален ли Ганнибал Ливия? Даже очернители Ливия признают, что он обладал необыкновенным ощущением личностей и их влияния на события. Ливий, возможно, несколько романтический популяризатор, но его взгляды демонстрируют, как римляне эпохи Августа относились к своему прошлому и своим врагам. Действительно, если бы не Ливий (и не Цицерон), сомнительно, что республиканизм как идеал мог выжить в Риме, хотя на практике он и не был восстановлен.

Разница между Римом во времена Ливия и Римом периода Второй Пунической войны, составляющая более двух веков, примерно напоминает разницу между Америкой периода холодной войны и периода Второй мировой войны. Ливий стал свидетелем упадка мелких сельских хозяйств, перемещения населения в города и пригороды, возникновения плутократии в более сложном и зажиточном обществе и выступлений против повышения налогов и военной службы, а Рим периода Второй Пунической войны был временем патриотизма и относительного единства перед лицом великого врага.