Дотянуться до престола - Алекс Кейн Страница 9

Потягиваясь и зевая, Василий неохотно сел. Сейчас придет Агафья, хоть и отставленная, но все еще помогавшая ухаживать за неспокойным мальчишкой. Стражу она нравилась, и он никогда не упускал случая поболтать с ней.

И в самом деле, вскоре появилась мамка. Взглянув на Василия, улыбнулась:

– Все почиваешь?

Тот бодро вскочил, приобнял ее и, ущипнув за бок, пропел:

– Жаль больно, что без тебя.

– Охолонись, нахальник! – рассмеялась Агафья и толкнула дверь в спальню Петра. – Уйди, окаянный, пора мне ставенку сымать.

Оставив свечу на пороге, она шагнула в комнату. Василий снова сел было на лавку, как вдруг мамка заголосила:

– А-а-а! Батюшки-светы! А-а-а!

Парень рванул к ней, его рыжие волосы растрепались, на веснушчатом лице застыла тревога. В горнице было темно, снять ставень женщина не успела. Стоявшая на пороге свеча отбрасывала тусклый свет на ее грузную фигуру.

– Чего орешь?!

Агафья, не в силах больше сказать ни слова, с ужасом тыкала пальцем в сторону постели мальчика. Василий взглянул туда и оторопел: над еле видным в темноте ребенком сияли зеленоватым светом какие-то буквы. Парень застыл, потрясенный невиданным зрелищем, а комната между тем набилась челядинцами, которые сбежались на крики мамки. А та все тыкала и тыкала в буквы, другой рукой зажимая рот.

Едва взглянув на светящуюся надпись, девки визжали, а мужики ошеломленно замирали, потом крестились и бормотали:

– Мать честна!

– Диво, эко диво!

– А что начертано-то?

– Откуда ж у нас грамотеи.

– Святые угодники, это чего ж такое?!

– Федор Иваныча надобно кликнуть.

– Да нет его, в храме он.

Бородатый старичок в сермяжной рубахе бухнулся на колени и с размаху приложился блестящей лысиной к половицам:

– Заступница Небесная, спаси нас и помилуй!

Василий наконец пришел в себя, рванулся к лавке, схватил Пьера на руки и бросился вон из комнаты. И вовремя: едва он достиг низенькой притолоки, как зеленоватое свечение превратилось в огонь, буквы вспыхнули бело-зеленым пламенем, и толпа разом ахнула. Пошел едкий, удушливый дым, все закричали, закашляли, а Василий, закрыв Пьеру лицо огромной ладонью, завопил:

– Ставень сымите, оконце откройте!

И бросился в сени. Там, отдышавшись, он расстегнул кафтан и укрыл им мальчика. Холопы, выбегавшие из комнаты, метались рядом с ними, все еще кашляя и заполошно отдавая друг другу приказы:

– Дверь, дверь замкните!

– Воды сюда!

– Ванька, беги в храм за хозяином!

Перепуганная Агафья наконец вспомнила о Петре.

Дернув Василия за рукав, она прокричала:

– Как малец? Жив?

– Чего орешь, он и так напужался, – отмахнулся тот и наклонился к мальчику: – Все хорошо, не бойсь, милок. Мы с тобой тута маленько посидим, покамест хозяин не вертается…

Между тем весть о происшествии в доме Шереметева быстро распространялась, и вот уже из соседних дворов стали прибегать люди с расспросами. Им рассказывали о чуде, как водится преувеличивая и привирая, и вскоре оказалось, что сам мальчик, посланец Господень, выбрасывал в воздух таинственные знаки, а потом движением руки их сжигал. На Петра, сидевшего на коленях у Василия, косились с опаской и благоговением.

– Здорово, чадо! – раздалось над ними.

Пьер поднял голову и увидел Филимона, того самого монаха, что качал его на руках в Успенском соборе. Он улыбнулся и потянулся к нему.

– Гляди-ка, признал, – обрадовался чернец и потряс ребенка за пальчик.

– Ты кто? – требовательно спросил Василий, отстраняясь и пряча малыша за спину.

– Дык это… писарь из Чудова, Филимошка. Мальчонку-то твово я нашел при алтаре.

– А здесь чего тебе надобно?

– Архимандрит прислал. Сведай, грит, что там за буквицы таинственные сверкали. Велено их записать и прочесть владыке.

Василий усмехнулся.

– Как чего было – я обскажу. Своими очами видел диво неизглаголанное. А вот что там начертано, не ведаю, безграмотный, уж не обессудь.

– Дык пойдем поглядим, – предложил Филимон.

– Эва, поглядим, – засмеялся Васька. – Буквицы-то сгорели, а дымина такой пошел, что не продохнуть. Теперь вот, вишь, сидим тута, вертаться боязно.

– Как так – сгорели? Ну-ка, давай сказывай по порядку.

Василий откашлялся, приосанился и выдал историю в красках и со всеми подробностями. Филимон слушал, дивясь и недоверчиво усмехаясь.

– Что ты хмыкаешь? – рассердился Василий, и веснушки на его лице вспыхнули. – Сказываю, все так и было, вот те крест.

– И прям ярким пламенем буквицы горели?

– Истину Васька глаголет, – кивнула стоявшая неподалеку Агафья. – Ни в чем не слукавил.

Филимон, переведя взгляд с нее на стражника, решительно кивнул в сторону двери:

– Пойдем-ка глянем.

– Куды? Ступай один, я с дитяти глаз не спущу. А с ним идти несподручно, а ну как беда какая учинится.

– Давай подержу покамест. – Агафья с опаской протянула руки.

Поколебавшись, Василий передал ей ребенка, на всякий случай погрозил пальцем – стереги, мол! – и пошел с Филимоном в комнату Пьера. За ними, переглядываясь и пожимая плечами, потянулись боярские холопы.

Филимон зашел первым, отворив тяжелую дверь. Через распахнутое оконце комнату наполнял морозный московский воздух. Монах огляделся – неплохо мальца пристроили – и повел плечами:

– Брр, студено…

И вдруг замер: в полутора аршинах выше лавки, служившей ребенку постелью, на крашеной стене копотью чернели буквы.

– Царь, – прошептал Филимон.

– Чаво? – переспросил кто-то из челяди, уже набившейся под низенькой притолокой.

– Царь, – завороженно повторил монах и обернулся к Василию: – Эти буквицы пламенем горели? Помнишь ты их?

– Вроде эти, – неуверенно кивнул страж, и народ зашумел, подтверждая.

– Да они это, они. Что начертано-то?

– Сказываю ж, «царь»! – рявкнул Филимон, но холопы по-прежнему вопросительно смотрели на него.

– Что, вот прям «царь»? Вот прям истинно так?

– Чего тут у вас? – сквозь толпу, тряся бородой, протиснулся Шереметев, встал посреди комнаты, глянул на стену и потрясенно выдохнул: – Царь…

Домашние зашумели, заахали и принялись креститься. Послышался разноголосый шепот:

– Господь Вседержитель!

– Знак дала нам Царица Небесная.