Война - Анатолий Логинов Страница 9

Услышав же чей-то сдавленный смешок, сержант вообще рассвирепел и минуты две орал, что если стоящие перед ним павианы думают, что их неумение передвигаться строем лучше, чем пусть неправильные, но армейские навыки рекрута Томпсона, то они дико ошибаются. И он, сержант Чак Мак-Гвайр, докажет им это в ближайшие дни. После чего, заставив еще раз пройтись строем по плацу, повел их колонну к интендантскому складу.

У склада их уже ждали несколько групп новобранцев. После того как всех построили и завели внутрь склада, началось превращение толпы гражданских индивидуалов в единообразный строй солдат. Новобранцы по очереди подходили к одному из четырех недовольных неожиданно свалившейся работой интендантов, раздевались и стояли, слегка подрагивая от холодных прикосновений портновского метра и напряженных взглядов стоящих в очереди. Всё происходило быстро, относительно тихо и напоминало конвейер. Вот только что перед Толиком стоял бравый ковбой в пропыленной, еще сохранившей слабый запах лошадиного пота одежде. А буквально через несколько минут он исчез в глубине склада, и появился у другого выхода уже одетый в новенькую, топорщащуюся униформу, с набитым вещами мешком в руках, обалдевший и даже как бы еще не понявший, что произошло. Вот и сам Томпсон (или всё же Пискунов?) уже стоит голый перед скучающе-озлобленным сержантом и так же непроизвольно вздрагивает от холодных прикосновений железных наконечников. Он тут же получил огромное, просто непредставимое количество пилоток, шапок, перчаток, носков, ботинок, нижнего белья, рубашек, ремней, штанов и мундиров. Из всего этого изобилия Толику больше всего понравились ботинки. Настоящие прыжковые «коркораны» из натуральных материалов, мечта российского парашютиста восьмидесятых. Впрочем, как всегда, реальность оказалась совсем не похожей на мечту. Но обувь была вполне сносной, то есть носимой. Впрочем, как и вся форма. Разве что галстуки к повседневной форме, удавки, которые Толик тихо ненавидел еще там. Но деваться было некуда, и вот он уже занял место в строю сразу за бывшим ковбоем. Форму, конечно, требовалось ушить, но он ее слегка обдернул, кое-где подтянул – и выглядел, на его взгляд, более-менее удовлетворительно. Что, однако, явно не понравилось сержанту Мак-Гвайру.

– Это кто у нас тут такой умник яцеголовый? Ну-ка, выйди из строя. Ты думаешь, что ты в модном салоне, ублюдок? Червяк поганый, понял?

– Так точно, господин сержант, червяк поганый, сэр! – ответил Толик, вызвав несколько неуверенных смешков в строю за спиной.

– Остряк-самоучка из яйцеголовых? Ничего, ты меня еще не знаешь, но ты меня узнаешь. И не обрадуешься, щенок! – рявкнул на едином дыхании разозленный дрилл-сержант ^[11]. И добавил, усмехаясь: – Джамп! ^[12]

К удивлению сержанта, Толик, задержавшись буквально на секунду, сгруппировался и, подпрыгнув в воздух с криком: «Одна тысяча, две тысячи, три тысячи, четыре тысячи!» – приземлился на согнутые, пружинящие ноги, с растопыренными руками. Откуда было знать простому дрилл-сержанту из Америки, что многократно читаная-перечитанная книга о Джине Грине была одной из немногих, которые Толику действительно нравились.

– Отставить! – снова рявкнул сержант. – Ложись! Тридцать отжиманий!

Конечно, новое тело было нетренированным, но чисто на упрямстве Толик, очередной раз удивив Чака, сделал тридцать пять отжиманий, крикнув в конце:

– И пятерочку за десантуру!

– Встать! Самый хитрый? – немного смягчившись, однако всё еще изображая недовольство, спросил сержант. Но, видимо, поняв, что теряет время, скомандовал: – Становись в строй! Взвод! Направо! Бегом!

Бежать пришлось недалеко, иначе бы Том совсем запыхался.

В новом здании их уже поджидали со своими инструментами парикмахеры.

Теперь, обритые наголо, одетые в униформу, они казались одинаковыми. Настоящими солдатами. Но только казались. Сержантам пришлось еще раз потрудиться, чтобы снова собрать из них более-менее организованную колонну и отвести к казармам. Где им щедро выделили полчаса на обустройство, душ и прочие туалеты. Но Толику, подсознательно ожидавшему еще какой-нибудь пакости, времени хватило как раз. Остальные, особенно те, кто раздевался медленно, мчались в душ бегом, расталкивая сослуживцев, и быстро мылись, чтобы успеть забежать еще и в туалет. А кое-кто не успел и вылетал из душа под крики и брань сержантов. Наконец все собрались у коек. Сержант Мак-Гвайр медленно прошелся вдоль центрального прохода, разглядывая стоящих с обернутыми вдоль бедер полотенцами солдат.

– Ладненько, ублюдки, – сказал он, дойдя до конца помещения. – Пора спать. Приготовиться к отбою!

И тут же прозвучала команда «Ложись!». Новобранцы как ужаленные рванули к койкам. Легли, затаились.

– Спать! – скомандовал сержант, выключая свет.

И в казарме наступила тишина, прерываемая лишь редким кашлем кого-то из новобранцев и прочими неожиданными звуками, издаваемыми во сне. Но Толик никак не мог заснуть. Спокойно обдумывая свое поведение, он снова решил, что вел себя как последний дурак. Убил, так и ничего не узнав, двух мафиози (не важно, что их в нынешних штатах «нет», уж на братков Толик в девяностые насмотрелся), в призывном пункте и здесь устроил представление. А ведь помнил же, что в армии таких слишком умных не любят. Помнил, а сделал всё наоборот. «Тело, что ли, со своими привычками подводит? Вообще-то, если мой пациент тоже мафиози, наверняка привык творить, что левая нога пожелает. Черт побери, надо как-то сдерживаться, иначе меня тот же сержант заклюет». Не отрывая голову от подушки, он приоткрыл глаза и всмотрелся в темноту. Всё было спокойно. Пока спокойно. «Будь проще, екарный бабай, говорил же мне в свое время прапорщик Мимоходов, и люди к тебе потянутся». Он еще некоторое время обдумывал, как же теперь выйти из ситуации, в которую попал из-за собственного разгильдяйства, и, так ничего не придумав, неожиданно крепко заснул.

Утро началось с рева сержанта. А дальше пошел привычный круговорот армейской жизни. Бег вокруг лагеря, зарядка, быстрый завтрак, который Том проглотил, сейчас же о нем забыв. Потом они получали учебное оружие – длинные и тяжелые винтовки, напоминавшие русские трехлинейки или английские буры. Сержант, критически оглядев строй неуклюже державших оружие новобранцев, вопреки ожиданиям Томпсона, ругаться не стал, лишь быстро отвел их в казарму и приказал оставить винтовки там.

А потом пошел хорошо знакомый Толику «курс молодого бойца». Их муштровали до потери сознания, до тех пор, пока от усталости они не начинали пошатываться из стороны в сторону, как пьяные. Самой сложной для Толика внезапно оказалась как раз шагистика: очень уж отличались американские строевые приемы от советских, которые он невольно пытался повторить. Но он довольно быстро научился подавлять свои привычки. Стоило только задуматься о чем-нибудь постороннем, а тело само повторяло вбиваемые в него сержантами приемы. Но все равно Тома подолгу держали по стойке смирно под безжалостными лучами солнца. Он, как и другие рекруты, то и дело нес наряды по кухне, до блеска отмывая столы в солдатских столовых. Он чистил отхожие места и драил полы. Мак-Гвайр явно пытался заездить его. Но Толик не сдавался. Тому, кто прошел КМБ еще сорок лет тому вперед, выжил в Афгане и после распада Союза, все эти американские приемчики казались наивной детской игрой. К тому же новое, двадцатилетнее тело оказалось не сильно побито всякими жизненными излишествами и легко адаптировалось к ранее непривычным физическим и психологическим нагрузкам.