На задворках вечности. Часть I. Рождение богов - Галина Раздельная Страница 9

Завершив военные карьеры, оба долгое время не знали, кто именно посчитал их неподходящим материалом: «некомпетентными», «несдержанными», «эгоцентричными» и «заносчивыми», но истину узнали лишь через несколько столетий, давно вжившись в шкуру наёмников.

Как-то раз, вновь оттачивая таланты воровского дела на ни о чём не подозревающем Канцлере, Энлиль и Энки пробрались в его святая святых – личные покои в сенате – и сделали копии всех найденных ими ключей-доступов. Трофей был не ахти какой. Всё-таки Эрид не стал бы хранить важные доступы у себя в кабинете, но и то, что им удалось добыть, могло приоткрыть много государственных тайн, в том числе и прочесть полные версии их характеристик, где и всплыло имя уже бывшего на тот момент адмирала.

Не то чтобы Энлиль и Энки, узнав правду, возненавидели его за выданную им некогда нелестную характеристику. Их новая жизнь нравилась друзьям куда больше оставленной службы, но оба не могли не думать о том, как бы она могла сложиться, получи они возможность возглавлять экспедиции. И хоть каждый из друзей в глубине души знал, что опытный и честный военачальник был частично прав, одаривая их теми эпитетами, в разговоре между собой подобного они бы не признали никогда, и продолжали поносить бывшего адмирала скорее по привычке, не тая злобы.

Долгое время о Хонноре наёмники не вспоминали вовсе, пока их друг не оказался в его отряде телохранителей. Они подкалывали Видара и пугали его приукрашенными историями о строгости и чудачествах его нового командира, а тот, практически всегда не умея отличить их правду от лжи, бледнел при каждой встрече с бывшим адмиралом. Но это не мешало признать и того, что лучшего командира для своего друга можно было и не желать. Так что, за Видара друзья могли теперь не волноваться. Но тревожный голос Канцлера предвещал обратное.

– Что он натворил? – стараясь не выдать волнения, спросил Энлиль.

Канцлер замялся.

– Мне не известны подробности, – заговорил он вновь. – Но твой друг был доставлен сегодня одним из патрулей в больницу сената. Сейчас парень в коме, сильно повреждён мозг.

Немного помолчав и не получив ответа, Канцлер вновь обратился к племяннику.

– Мне жаль, Энлиль, шансов уже нет, – продолжил он. – Думаю, вам стоит съездить к нему. Я выдам тебе и Энки пропуск высшего уровня. Можете остановиться в своём старом убежище. Сразу после больницы я жду вас у себя. Есть задание.

Услышав невнятный ответ племянника, Канцлер прервал связь.

Энлиль погрузился в оцепенение. Знакомая, сдавливающая боль в груди, мучавшая его во сне, накатила с новой силой. Он не совсем разобрал всё сказанное Канцлером, но вывод из его слов прозвучал вполне различимый: далеко отсюда, в одной из палат главной больницы сената четырёх Канцлеров умирал его лучший друг, и ему нельзя было помочь.

Энлиль машинально вызвал Энки. Тот явился с лёгким смущением на лице, которое всегда появлялось у него в обществе Иннат. Но, увидев побелевшие скулы первого командира, Энки сразу понял – что-то случилось.

– Как скоро на максимальном ускорении мы будем в столице? – механическим голосом спросил Энлиль.

– Думаю, меньше суток. Что случилось, ты бледен как полотно?

– Прикажи штурману скорректировать маршрут, пусть выжимает максимум. Мы должны успеть…

– Куда успеть? Что ты несёшь?

Энки с недоверием наблюдал за командиром, разум которого, по всей видимости, помутился от препаратов. Но, наткнувшись на его взгляд, он увидел в нём осознанность. А следующие его слова сделали с Энки то же самое, что и с его командиром, заставив чувствовать предательскую слабость в ногах.

– Видар умирает, – тихо обронил Энлиль. – И мы должны успеть.

Глава 3

Канцлер устало наблюдал за восходом солнца, постепенно разгоняющего сумерки. Если бы эти лучи могли так же разогнать мрак и в его сердце… Во что он только что впутал своего племянника? Но обратной дороги уже не было…

Яркие лучи восходящего красного светила проникали в живописный пейзаж мегаполиса материка, и Эрид не без гордости любовался красотой величественной архитектуры, идеи которой уходили далеко в прошлое культуры его народа, затрагивая мотивы первой и второй цивилизаций.

Столица великой Республики, занимающая территорию четырёх материков планеты, утопала в зелени и пестрила разными оттенками удивительного мрамора, которым на протяжении тысячелетий облицовывали практически все постройки. Необычный камень с годами только закалялся, не поддаваясь коррозиям, но не это его свойство вдохновляло архитекторов многих эпох. Украшенные им фасады зданий постепенно приобретали всевозможные оттенки, от глубокого пурпурного до едва уловимого терракотового, от блёклого лазурного до нежного пастельного. Но стоило им окунуться в лучи закатного солнца или встретить рассвет, как все цвета сливались в один и начинали гореть оттенками драгоценного металла.

Такое завораживающе чудо длилось не больше двадцати минут, и было особенно выразительно в рассветный час. Мегаполис постепенно погружался в расплавленное золото, и это зрелище стоило нескольких не потраченных на сон часов.

Канцлер всегда любил встречать рассвет, проводить черту нового дня, отпускать прежний, вникать в предстоящие заботы и планы. Но сейчас ему было трудно сконцентрироваться на чём-то одном. Слишком многое в последнее время требовало его неотложного вмешательства. К тому же мысли Канцлера то и дело возвращались к племяннику и его другу, раненому телохранителю.

Отложив прибор связи, он не переставал думать об Энлиле. Не каждый день тебе сообщают, что ты теряешь того, кто тебе дорог. Но Канцлер знал, что парень выстоит. Да и не мог он дать ему время на горестные раздумья.

Сейчас ему требовалась помощь Энлиля.

Стараясь отвлечься от тягостных мыслей о племяннике, Канцлер, против своей воли, всё больше погружался в другие, не менее тревожные думы, не замечая уже охватывающего его озноба. Один и тот же вопрос то и дело напоминал о себе, и старый опытный политик не мог от него отделаться.

– Почему мой народ столь беспечен? – спрашивал себя Эрид.

Нет, он не приуменьшал достижений своего народа и ни в этом видел его недостатки. Илимы всегда стремились к просвещению и тысячи раз переступали уже устоявшиеся рамки, продвигаясь в изучении мироздания и его тайн. Канцлеру было с чем сравнить. В их галактике обитало более трёхсот разумных развитых видов, из них половина не догадывалась о существовании жизни за пределами их планеты, а остальная половина едва переступила порог понимания простейших законов мироздания. Всего десять видов смогли достигнуть достаточно высокого уровня развития, и только четырём из них, в особенности народу самого Канцлера, удалось подняться пока что на самую высокую ступень этой лестницы. То, что было доступно пониманию илимов, ещё не скоро сумеют осознать все остальные.

Но Канцлер не мог принять другое: почему, стремясь к просвещению, их натуры с аналогичной силой стремились и к саморазрушению. Постоянное развитие умственных способностей, прогресс, познание каждого из измерений и заключённых в них уровней реальности, казалось бы, должны были вести общество к морали. В большинстве своём так и было, но в любой цивилизации находился повод для конфликта. Никакие уроки прошлого не научили илимов простым истинам: что есть благо? Как и раньше, раса илимов развивалась по спирали, повторяя ошибки предшественников, вот только с годами новые войны становились куда кровопролитнее, разрушения необратимыми и опустошающими, а умыслы более коварными и скрытными. И чем больше его народ получал знаний, тем ужаснее становились последствия.